Падение Ханабада. Гу-га. Литературные сюжеты.
Шрифт:
Грохот и толчок от выброшенного шасси возвращает к сегодняшней реальности. Все происходит обычным порядком. Самолет садится, подается трап, пассажиров ведут в аэровокзал. Знакомые звуки, движения мысли и чувств. Я… дома, то есть в Ханабаде, где не живу уже четверть века, но куда тянет меня необъяснимо и куда прилетаю чуть ли не каждый год.
Пока привозят вещи, обдумываю такое странное состояние собственной души. Да, конечно, Ханабад не просто географическое понятие. Он куда шире, объемней во всех отношениях, и влияние его на нашу жизнь бесспорно. Не обязательно быть прописанным в Ханабаде. Можно родиться и жить на том же Таймыре или в Клинцах, никогда не видеть этих холмистых песков и быть образцовым ханабадцем. Возможно, что мухи как раз
Дело здесь в другом. Централизация всегда была основополагающим фактором ханабадского государственного мышления даже в те времена, когда от Ханабада до другой ближайшей цивилизации можно было добираться и год, и два, и даже дольше. Что же тогда удивляться нашему времени, когда стоит в Ханабаде снять телефонную трубку, и в одно мгновение всю его ойкумену пронизывает одна и та же мысль. Разумеется, речь идет не о всяком телефоне. Для этого используется «ВЧ», даже спутниковая связь. Словом, любой ханабадец поймет, о чем идет речь.
Из вышесказанного становится ясно, что автор и не пытается сузить Ханабад до какой-то территориальной или этнической общности. Прописка — это великое достижение ханабадской государственности — не имеет в данном случае значения. Чтобы не было никаких кривотолков, он прямо говорит, что производит свое исследование не на пустом месте. Ханабадом интересовались многие историки, литераторы, социологи, этнографы, но есть один классический труд, досконально осветивший родословную хана-бадства. «Господа ташкентцы», подвергнутые в этом труде всестороннему исследованию, тоже ведь не имеют отношения к какому-то конкретному городу или региону. Они возникают везде, где появляется особый питательный бульон для ханабадства. Автор даже думал поначалу назвать свой роман «Товарищи ханабадцы». Действительно, кто они такие: ханабадцы? Разве не те же господа ташкентцы, наблюдаемые, так сказать, в своем историческом развитии?..
Однако, в отличие от названного классического труда, автор, рассматривая Ханабад как широкое общественное и политическое явление, вместе с тем всякий раз возвращается к конкретному Ханабаду, давшему такое множество идей для эпохи всеобщего ханабадства. И тут возникает вопрос: а что следует понимать под идеей в ханабадском смысле этого слова? Ответим сразу, что всякая идея тут всегда воспринималась диалектически, как способ жизни. Ханабадцы всегда были реалистами. Ведь что такое идея сама по себе? Дым, мечтание, нечто неосязаемое. И ханабадский способ жизни совершенно естественно, без всяких усилий, преобразует ее в свой образ и подобие. Идея как бы жива, все в ней на месте. Она вознесена на пьедестал, подсвечена с разных сторон, но это все тот же мираж. Для пояснения можно привести многочисленные примеры из ханабадской истории. Там, в частности, практиковался следующий метод. С живого человека снимали кожу, аккуратно выделывали ее, набивали соломой и ставили на видное место во дворце или на площади. Человек выглядел как живой еще много-много лет…
Таким образом, основное действие нашего полностью документированного повествования будет происходить в конкретном Ханабаде, лишь с необходимыми всякий раз экскурсами в область всеобщего ханабадства. Но и конкретный Ханабад достаточно обширен. Даже на политических картах он раскрашен разными красками, многие реки и горы разделяют его. Поэтому для удобства читателей мы условно обозначим его цифрами: Ханабад I, II, III и так далее, что приблизительно и соответствует сложившемуся ныне административно-территориальному делению.
Далее условимся о форме. И здесь автор пребывает в затруднении. С одной стороны его произведение — достоверная летопись, рассказывающая об очевидных фактах истории, с другой стороны, по объему и исторической значимости всего происходившего в Ханабаде, это роман. Но при всем том, по героическому наполнению, в чем читатель сам убедится, это в то же самое время поэма. Так что автор после длительных раздумий счел необходимым обратиться к истокам ханабадской литературной традиции. И здесь ему видится дестан.
Остается лишь напомнить не вполне компетентному читателю, как строится дестан. Все очень просто, как в любом классическом произведении. Дестан разбивается на главы в соответствии с имеющимся матерьялом. Каждая глава предполагает соответствующую тему (Любовь, Верность, Дружба и т. п.). Повествование ведется свободно, с обширными отступлениями, с привлечениями побочных литературных жанров: стихов, песен, мемуаров, публицистики. То есть автор делает все, что хочет. И тут вдруг обнаруживается, что это и есть самая современная форма построения романа. Новое в Ханабаде это всегда — забытое старое. Разве что в дестане все же обязательны знаки препинания.
И, наконец, последнее. Сейчас в Ханабаде торжествует гласность, так что не станем, как делали это прежде, рассказывать сказки, ходить вокруг да около. Будем приводить одни лишь факты, пусть и окрашенные дымкой воспоминаний, но никак не теряющие своей свежести. А факты — упрямая вещь, как любил говорить самый великий ханабадец всех времен и народов. Здесь уже не скажешь, что «свежо предание, а верится с трудом». Верится, и еще как!..
Первая глава
Как я впервые соприкоснулся с Ханабадом?.. Собственно говоря, здесь употреблено не то слово. Ведь Ханабад есть нечто неосязаемое, неопределенное, вроде метафизического пара. С ним не сталкиваешься, не соприкасаешься, а словно бы проникаешься его манящим, властным излучением. И если душа у тебя отзывчивая на ханабадские призывы, то вмиг ощутишь радостное чувство причастности к великому, к самой истории. То самое, шестое, а может быть, и седьмое чувство…
Нельзя сказать, чтобы я был невинен в этом смысле, подобно весталке. Родился я уже в период очевидной ханабадской величественности, ходил в школу, пел соответствующие песни, прошел войну, сам учительствовал, написал пьесу согласно законам ханабадского реализма, закончил факультет журналистики, многое видел, слышал, да вроде бы и не полный дурак. Все дело в том, что особое ханабадское излучение, о котором идет речь, лишает человека как бы самого себя. Он видит и одновременно не видит, слышит и не слышит, и факты уже без чьего бы то даже давления сам поворачивает к себе той стороной, которая отвечает ханабадскому взгляду на мир. Одним словом, происходит вполне осознанное раздвоение сознания, как в театре. С той лишь разницей, что явно сценическое действо представляется реальной жизнью, а то, что происходит за стенами театра, не имеет ровно никакого значения. Убедить себя, что мираж это и есть жизнь — таков основной закон ханабадской диалектики. Это мировоззрение.
А столкнулся я с Ханабадом на третий день после утверждения меня собственным корреспондентом «Ханабадской правды» по Ханабадской области. В этот день, как было заранее известно, один из районов этой области, и именно Ханабадский район первым в республике выполнил план сева хлопка. Это была очередная победа на пути к великой цели. Накануне вечерним поездом в помощь мне, начинающему журналисту, прибыл Михаил Семенович Бубновый [6] и молодой, но уже набивший руку практик Женька Каримов. Следовало дать полосу.
6
Ханабад живет, борется за перестройку и гласность. Те же лица, что и тридцать пять лет назад, участвуют в этом живительном процессе. Если не сами они, то их сыновья или внуки, родственники по жене и т. д. Так что автор посчитал необходимым несколько изменить имена и фамилии в этом правдивом повествовании.