Падение и величие прекрасной Эмбер. Книга 2
Шрифт:
– Присядь, – прошептала я, – чтобы мы их видели, а они нас – нет.
Она снова пожала мне руку, словно подружке-заговорщице.
Мы присели на корточки.
Кровать, удобная, широкая, стояла так, что мы могли хорошо видеть лежащего Чоки, его лицо. Глядя на него теперь, как бы со стороны, я снова поразилась его изнурению. Сердце сжалось.
Николаос сидел на краю постели в профиль к нам и что-то говорил тихо, слышать мы, конечно, не могли.
Чоки не спал, глаза его были открыты. Но он смотрел на Николаоса и не видел нас.
Я устала сидеть на корточках, распрямилась и отошла. Прошло еще несколько минут. Я снова подобралась к
– Пора, – прошептала я. – Тебя ждут.
Она неохотно поднялась. Я быстро отвела ее подальше. Мы пошли к воротам. Селия молчала. Мне показалось, что она снова отдалилась от меня. Наконец она спросила:
– Какие у них имена?
– Больного зовут Андреас. Но у него есть и другое имя – Чоки. А его друг – Николаос.
– Они здесь чужеземцы? У них чужеземные имена.
– Да, Николаос – грек, а его товарищ – из очень далекой земли, которая называется Унгария.
Девушка помолчала. Мы приближались к воротам.
– Но ведь и ты здесь чужеземка, – снова заговорила она. – И я, – теперь и она называла меня на «ты». – Ты должна рассказать мне об Англии. Ведь я там родилась, – внезапно она остановилась. – Я прежде слышала о тебе плохое, но теперь мне не кажется, что это правда.
Я подумала, что любопытно было бы узнать, от кого она слышала дурное обо мне. Но еще успею узнать.
– Я хотела бы остаться с тобой, – продолжила девушка. – Поговорить.
– Мы еще будем говорить, – уверила я ее. – А сейчас тебе лучше уехать вместе с остальными.
– А я не могу остаться в этом доме?
– Нет. Даже если бы мои друзья и позволили, я бы этого не хотела. Дом, где живут двое одиноких мужчин и нет ни одной служанки – неподходящее место для такой молодой девушки как ты. Не обижайся на меня.
– А как же ты?
– Я взрослая женщина.
– Но я знаю, что когда ты была моих лет, ты делала все, что хотела.
– Не знаю, кто сказал тебе это, но я была замужем, а ты еще живешь с родителями. И потом, Селия, в этом доме человек, страдающий тяжелой болезнью легких. Я слыхала, что эта болезнь может передаваться. Особенно если больной кашляет кровью…
– Он кашляет кровью?
Я почувствовала в ее голосе дрожь и ужас.
– Прости меня, Селия, я не хотела пугать тебя.
– Нет, я хочу знать жизнь. Мама все прячет меня от жизни. Но я не Ана, я хочу быть такой же свободной как ты. Ведь ты не боишься оставаться с этим человеком…
– Я уже немолода и много болела в своей жизни. Вот… – я взяла ее за руку и приложила ее пальцы к оспинам у меня на щеках.
– Что это? Что это за болезнь?
– Это оспа, девочка моя. Раньше лицо мое было красивым.
– Ты и сейчас красива, – ее пальцы погладили мою рябую щеку.
Я не выдержала и всхлипнула. Селия обняла меня.
– Не плачь, мама, не плачь, прошу тебя! Давай я останусь с тобой, ну давай, позволь мне! Прошу тебя!
– Нет, доченька, нет. Это невозможно. Ты должна ехать. Я приеду к тебе. Больной выздоровеет, и я приеду… Скажи Карлосу…
– Он выздоровеет?
«Она оказывается чувствительна, – подумала я, – Чужое горе может тронуть ее».
– Да, он выздоровеет, – твердо произнесла я. Я понимала, что лгу. Но что я могла сказать?
– Ты не обманываешь меня? – допытывалась Селия. – Не хочешь, как мама Анхела, убедить, будто в жизни все хорошо и все люди добры? Я-то знаю, что жизнь – довольно скверная штука.
– Откуда ты можешь знать? – спросила я с тревогой.
– Из того, что рассказывали
Но я не собиралась выспрашивать, кто и что обо мне рассказывал.
– Жизнь всякая бывает, – сказала я.
– Но больной и вправду выздоровеет? Скажи мне…
«Как подействовал на нее вид умирающего юноши, – подумала я. – Прежде она наверное никогда не видела, как умирают молодые. Наверное ей казалось, что смерть – удел одних лишь немощных одряхлевших стариков».
– Я не знаю, – устало призналась я. – Я хочу надеяться. Это мои друзья. Они сделали мне много доброго…
Мы подошли к воротам. Селия молчала. Карета уже подъехала. Неужели прошел час? Так скоро?
Ана, уже сидевшая в карете, высунулась из окошка, и тепло простилась со мной. Анхелита торопила Селию. Девушка быстро обернулась и порывисто обняла меня. То же сделала Анхелита. Они сели в карету. Карета тронулась.
Привратник запер ворота. Я возвратилась в дом.
Часть пятая
Глава сто тридцать седьмая
Остановившись в коридоре, я приложила ладони к щекам. Щекам было немного жарко. Я чувствовала себя возбужденной. Мне хотелось быстро идти куда-то наугад, без определенной цели, энергично взмахивая руками в такт шагам; хотелось чувствовать на лице дуновения свежего ветерка. Но в то же самое время я чувствовала, что мне нужно снизить это возбуждение, успокоить себя.
Я попыталась проанализировать свои мысли и чувства. Я помнила, что говорил об этом Санчо Пико. Он полагал, что в любом случае, если тебя охватило состояние, при котором чувства, ощущения доминируют над мыслительным процессом, следует по возможности попытаться остановиться и заставить себя обдумать свои чувства.
Почему я так возбуждена? В сущности, это радостное возбуждение. И конечно, это из-за того, что Селия, кажется, признала меня. Я подумала, что это, в сущности, впервые – меня страшно волнует отношение женщины ко мне. Потому что эта женщина – моя дочь. Я хочу, чтобы дочь любила меня, доверялась мне дружески. Увы, ради этого я, кажется, готова баловать ее, исполнять ее прихоти. Ведь всякое дочернее проявление привязанности ко мне вызывает у меня чувство радости, счастья даже. Нелепо спрашивать, почему. Но почему, действительно, почему? Да ведь все очень просто: чувство собственности, обладания. Прежде я могла испытывать его лишь по отношению к мужчинам. А к своим детям? Когда они были маленькими и жили вместе со мной, я не задумывалась об этом. Они и так принадлежали мне, это была данность. Теперь же моя взрослая дочь мне как бы не принадлежит. Да почему «как бы»? Селия и вправду не принадлежит мне. Но во мне живет потребность ощутить это чувство собственности, вернуть себе это ощущение любой ценой. Я поняла, что это крайне эгоистическое чувство очень опасно для меня. Я могу начать совершать необдуманные нелепые поступки и после мне самой будет неловко, стыдно… Но если бы я знала, что делать, какую линию поведения избрать… Я снова вспомнила Санчо Пико. Вот кто сумел бы успокоить меня, дать хороший добрый совет. Вместе с воспоминаниями о его уме и логике пришли, пробудились воспоминания о звучании его голоса, о его насмешливой улыбке, о его лице, которому придавали такое своеобразие небольшая бородка и очки. Дальше я вспомнила, как мне было хорошо когда-то с ним в часы нашей телесной близости, возникло яркое ощущение его тела, рук, объятий…