Падение Константинополя в 1453 году
Шрифт:
В результате его усилий греки назначили своего парламентера, который отправился в турецкий лагерь вместе с Исмаилом. Имя этого человека до нас не дошло; известно лишь, что он не был ни высокого звания, ни знатного происхождения. Непредсказуемое отношение султана к послам было печально известным, и, без сомнения, ни одно знатное лицо нельзя было послать со столь рискованной миссией. Однако Мехмед принял парламентера достаточно любезно и отправил с ним послание, в котором заявил, что осада будет снята, если император обязуется выплачивать ему ежегодную дань в размере 100 тыс. золотых византинов либо, если это окажется предпочтительнее, жители покинут город, взяв с собой все движимое имущество, причем никому не будет причинено вреда. Когда эти условия были оглашены на императорском совете, кое-кто высказал мнение, что обещание выплатить дань дало бы возможность константинопольцам выиграть время. Но большинство отлично понимало, что такую огромную дань собрать никогда не удастся; если же она не будет немедленно выплачена, то султан попросту не снимет осаду; и, конечно, никто из них не хотел отдать султану Константинополь без дальнейшей борьбы. Возможно, если верить турецким источникам, ответ императора содержал предложение отдать султану все, чем он владеет, кроме города, который, по существу, и был единственным, чем он еще владел. На это султан ответил, что единственный выбор, который остается грекам, это либо сдать город, либо умереть от сабли, либо перейти в ислам [217] .
217
Lаоn., с. 390—392 (дается полный рассказ о переговорах Исмаила); Duсаs, XXXVIII, с. 345, 349; Saad ed-Din, c. 20.
Указанные бесплодные переговоры, по-видимому, имели место в пятницу 25 мая. В субботу Мехмед созвал своих непосредственных приближенных на совет. Поднявшийся первым Халиль-паша, уповая на свою репутацию человека, долго и достойно служившего на общественном поприще, потребовал прекращения осады. Он никогда не одобрял этой кампании, и ее ход показал, что он был прав. Турки ничего не достигли; наоборот, они потерпели целый ряд унизительных неудач. В любой момент западные государи могут прийти на выручку городу. Венеция, например, уже выслала значительный флот. Генуя, несмотря на свое очевидное нежелание, принуждена будет сделать то же самое. Пусть султан предложит условия, которые будут приемлемы для императора, и снимет осаду, пока еще не случилось худшего. Почтенный везир внушал уважение. Многие из присутствовавших, припоминая, насколько беспомощно выглядели турецкие корабли в сражениях против христиан, наверное, содрогнулись при мысли о громадных итальянских флотилиях, устремившихся на них. В конце концов султан — это всего лишь юноша двадцати одного года. Не подвергает ли он опасности свое громадное наследство с пылким безрассудством молодости?
Затем взял слово Заганос-паша. Он не любил Халиля и знал, что султан разделяет его чувства. Видя выражение гневного отчаяния от речи Халиля на лице своего господина, он заявил, что не верит в опасения великого везира. Европейские державы слишком глубоко разобщены, чтобы предпринять какие-либо совместные действия против турок; и даже если венецианский флот действительно приближается, чему он не верит, кораблей и людей у него будет несравненно меньше, чем у турок. Он говорил также о знамениях, предвещающих падение христианской империи; вспомнил Александра Македонского — юношу, который со значительно меньшей армией завоевал полмира. Атаки на город необходимо усилить, даже и не помышляя об отступлении.
Многие из молодых военачальников встали на сторону Заганос-паши; особенно рьяно требовал более активных действий командир башибузуков. Настроение Мехмеда поднялось: это было именно то, что он хотел услышать. Он приказал Заганосу выйти к войскам и спросить их, чего они хотят, и тот вскоре вернулся с требовавшимся ответом. Все солдаты, заявил он, настаивают на немедленном штурме. Тогда султан объявил, что, как только будут закончены все приготовления, начнется штурм.
С этого момента Халиль должен был осознать, что дни его сочтены. Он всегда был добрым другом христиан и в то же время терпимым к ортодоксальным мусульманам старой школы в отличие от выскочек-ренегатов из христианских вероотступников, таких, как Заганос и Махмуд. Трудно сказать, действительно ли он получал подарки от греков. Однако сейчас его враги прямо намекали на это, и султан был рад им поверить [218] .
218
Phrantz., с. 266—270; Leon. 2, стб. 937-938; Tetaldi, стб. 1821-1822.
Весть о решении султана скоро достигла города благодаря находившимся в турецком лагере христианам, которые пускали через стены стрелы с обернутыми вокруг древка сообщениями о заседании совета [219] .
В течение пятницы и субботы бомбардировка сухопутных стен стала гораздо интенсивнее, чем прежде. Однако причиненные разрушения все еще удавалось быстро заделывать; к вечеру субботнего дня заграждения в местах разрушений оставались такими же крепкими, как и раньше. Но ночью при свете зажженных турками костров со стены было видно, как они свозят различные материалы, чтобы завалить ров чем-то твердым, а также выдвигают вперед пушки на специально построенные платформы. В воскресенье бомбардировке было подвергнуто главным образом заграждение в районе Месотихиона. Прямыми попаданиями ядер большого орудия часть заграждения была разрушена. Руководивший восстановительными работами Джустиниани был легко ранен осколком и вынужден уйти в город на перевязку. Однако через несколько часов, еще до наступления темноты, он вернулся на свой пост [220] .
219
Tetaldi, стб. 1821—1822.
220
Barbaro, с. 48—49; Jorga 5, с. 124 (русская версия — с. 100, румынская — с. 84). О ранении Джустиниавд говорится только в «Славянской летописи».
В тот же день 27 мая султан объехал все войска, возвестив им, что в самом скором времени он объявит решающий штурм. За ним следовали глашатаи, повсюду провозглашавшие, что по обычаю ислама город будет отдан борцам за веру на полное разграбление в течение трех дней. Султан также поклялся бессмертным Аллахом и его пророком, четырьмя тысячами пророков, душой своего отца и жизнью детей, что вся добыча, захваченная в городе, будет справедливо распределена между воинами. Эти слова были встречены громкими криками радости. Стоявшие на городских стенах слышали, как ликующие толпы мусульман беспрестанно выкрикивали: «Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его» [221] .
221
Phrantz., с. 270; Leon., стб. 938.
В эту ночь, как и в предыдущую, огни и факелы освещали толпы турок, которые все несли различные материалы для заполнения рва, а также складывали возле него горы оружия и боеприпасов. Этой ночью они работали с особым воодушевлением, с песнями и возгласами, под звуки флейт и барабанов, лютней и дудок. Огни были настолько яркими, что у осажденных на какой-то момент мелькнула надежда, не загорелся ли турецкий лагерь, и они поспешили на стены посмотреть на большой пожар. Когда же они поняли действительную причину этих огней, им оставалось только пасть на колени и молиться [222] .
222
Вarbarо, с. 48—49.
В полночь, однако, работа неожиданно прекратилась и все огни погасли. Султан объявил понедельник днем отдыха и покаяния, с тем чтобы воины могли подготовиться к решительному штурму, назначенному на вторник. Сам он провел этот день, объезжая войска и отдавая последние приказания. Прежде всего он проехал со своей громадной свитой по мосту через Золотой Рог к Двойным Колоннам, где встретился с адмиралом Хамза-беем. Ему было приказано на завтра прорваться со своими кораблями через заграждение и развернуться вдоль стен, выходящих на берег Мраморного моря. Матросам надлежит раздать приставные лестницы, и они должны будут по возможности высадиться или с самих кораблей, или с лодок и взобраться на стены, а если это окажется невозможным, то по крайней мере беспрерывно создавать видимость атаки, с тем чтобы ни один из защитников не осмелился покинуть свое место на стенах. Когда Мехмед ехал обратно, намереваясь дать такие же указания кораблям, находившимся в Золотом Роге, он остановился против главных ворот Перы и вызвал к себе высших должностных лиц колонии. Им было строго приказано проследить, чтобы на следующий день ни один из жителей Перы не оказывал Константинополю никакой поддержки; если же они не выполнят этого, он их немедленно же накажет. Затем султан вернулся в свой шатер. Пополудни он не спеша объехал всю линию сухопутных стен, беседуя с командирами и обращаясь со словами воодушевления к солдатам, расположившимся на биваках [223] . Убедившись, что все обстоит как надо, он позвал на совещание в свой шатер везиров и военачальников.
223
Там же, с. 49—51; Кгit., с. 60; Ducas, XXXIX, с. 351—363; Leon., стб. 938; Dоlfin, с. 20. О посещении султаном Перы сообщает только последний автор.
Его выступление на этом совещании дошло до нас в изложении историка Критовула, который, как все образованные византийцы, хорошо знал Фукидида и по его примеру вкладывал в уста своих героев речи, которые, как он считал, могли и должны были быть произнесены. И хотя эти слова фактически принадлежат историку, они ярко передают нам смысл того, что султан должен был действительно сказать. Он напомнил собравшимся об огромных богатствах, все еще имевшихся в городе, и о добыче, которая вскоре будет их. Он напомнил им также, что в течение многих веков священным долгом правоверных был захват столицы христиан и что древние предания предвещают им победу. Город никак нельзя считать неприступным. Враг довольно малочислен и истощен; у него не хватает оружия и припасов. Защитники города разобщены между собой; итальянцы наверняка не захотят умирать за чужую землю. Завтра, заявил султан, он будет посылать свои войска на штурм волна за волной до тех пор, пока защитники не дрогнут от усталости и отчаяния. Он требовал от своих военачальников подавать пример храбрости, поддерживать в их войсках дисциплину. После этого султан предложил им вернуться в свои шатры и отдыхать, чтобы быть готовыми, когда прозвучит сигнал к штурму.
Старшие военачальники остались, чтобы получить от султана последние указания. Адмирал Хамза свою задачу уже знал. Заганос-паша должен был выделить часть своих людей на корабли, предназначенные для атаки городской стены вдоль Золотого Рога, а остальную часть своих войск перебросить по мосту и атаковать Влахерны. Караджа-паша будет находиться справа от него, на участке вплоть до Харисийских ворот. Исхак и Махмуд во главе войск из Азии должны напасть на отрезок стен от ворот св. Романа до берега Мраморного моря, концентрируя свои усилия главным образом в районе Третьих военных ворот. Сам султан с Халилем и Саруджой возглавит основную атаку в долине Ликоса. Разъяснив свой план, султан удалился, чтобы поужинать и лечь спать [224] .
224
Критовул (Кrit., с. 60—65) приводит пространную речь, которую, по его мнению, должен был в данных обстоятельствах произнести султан. Несомненно, что при этом он опирался на сведения, данные ему его другом Хамза-беем, присутствовавшим на совете. Следует предположить, что султан произнес речь, более или менее соответствующую тому, что пишет Критовул. Франдзис (с. 269-279) приводит обращение султана очень кратко.