Падение Константинополя в 1453 году
Шрифт:
Более мелкие торговые города Запада, поддерживавшие деловые связи с Константинополем, имели больше возможностей приспособиться к новой ситуации. В отличие от Генуи и Венеции они были более заинтересованы в местной, чем в восточной, торговле. Анконская колония в Константинополе при разграблении города понесла убытки более чем на 20 тыс. дукатов, однако сами анконцы не пострадали — очевидно, потому, что Мехмед знал и ценил главу их Анджело Больдони. Анконцы смогли продолжать торговлю с турками даже несмотря на то, что их верховный владыка, папа, не одобрял этого [278] . Флорентийцы, чьи убытки оценивались приблизительно в ту же сумму, вскоре установили с султаном вполне хорошие отношения. Он предпочитал их другим итальянцам; особое восхищение Мехмед питал к семье Медичи [279] . Каталонцы, которые храбро сражались и жестоко пострадали при осаде Константинополя, вскоре снова появились в городе, хотя их консулат там, по-видимому, уже не был восстановлен [280] . Рагузане чуть было не открыли в правление Константина своего консулата в городе на очень выгодных условиях, обещанных им императором. К счастью для них, произошла задержка по административным причинам, и, таким образом, они избежали осады. Но им пришлось ждать пять лет, прежде чем добиться заключения торгового договора с султаном, после чего они стали играть важную роль в левантийской торговле [281] .
278
Heyd, II, с. 308, 336—338. Тетальди (стб. 1823) исчисляет убытки анконцев более чем в 20 тыс. дукатов.
279
Неyd, II, с. 308, 336—338. Убытки флорентийцев Тетальди (стб. 1823) оценивает в 20 тыс. дукатов.
280
Неyd, II, с. 308, 348.
281
Кrеkiс, с. 62; Тhir. 2, № 1279, 1364, с. 383, 398.
Для многих набожных христиан готовность торговых городов вести дела с неверными выглядела как измена христианству. Это относилось в первую очередь к Венеции, которая вела двойную игру, пытаясь, с одной стороны, организовать крестовый поход против турок, а с другой — оградить свои торговые интересы, посылая к султану дружеские посольства. Ее послу Марчелло удалось после целого года переговоров заключить с султаном перемирие, которое предусматривало возможность выкупа оставшихся венецианских пленных и кораблей; он находился в Константинополе еще два года, безуспешно пытаясь добиться восстановления торговых привилегий для своих соотечественников. В 1456 г. он был отозван и посажен в тюрьму на один год за то, что дал согласие на освобождение нескольких турок, содержавшихся в плену в Халкисе. Этим человеком пожертвовали в бесчестной попытке доказать христианскому миру, что Венецианская республика является истинным врагом неверных [282] .
282
Thir. 2, № 2955—2956, 3021, с. 194—195, 212—213.
Для Рима сложившаяся ситуация выглядела довольно ясной: все западные державы должны сообща предпринять мощный и решительный Крестовый поход. Папа Николай V, хотя и был уже человеком, уставшим от дел и не питавшим иллюзий, собрал все свои силы, чтобы возглавить этот поход. Еще с того момента, как из Константинополя пришло роковое известие, он рассылал свои послания, призывая к активным действиям. 30 сентября 1453 г. он разослал всем западным государям буллу с объявлением Крестового похода. Каждому государю предписывалось пролить кровь свою и своих подданных за святое дело, а также выделить на него десятую часть своих доходов [283] . Оба кардинала-грека — Исидор и Виссарион — активно поддерживали его усилия. Виссарион сам написал венецианцам, одновременно обвиняя их и умоляя прекратить войны в Италии и сосредоточить все свои силы на борьбе с антихристом [284] . Еще б'oльшую энергию проявил папский легат в Германии, сиенский гуманист Энеа Сильвио Пикколомини, который на протяжении всего 1454 г. разъезжал по своей епархии и выступал на всех ландтагах страны, на которых красноречиво доказывал необходимость Крестового похода. По его настоянию было принято множество прекрасных резолюций, но ничего конкретного сделано не было [285] . Император Фридрих III полностью сознавал турецкую опасность. Он знал также, что под угрозой находится и Венгрия, где королем был его юный кузен Владислав; если же падет Венгрия, в опасности окажется все западное христианство. Он уже написал папе, использовав его легата в качестве секретаря, чтобы выразить весь ужас, испытанный им при известии о падении Константинополя; Энеа Сильвио сделал к этому посланию персональную приписку, в которой оплакивал, какой выразился, «вторую смерть Гомера и Платона» [286] .
283
Rауnaldi, X, c. 2—3.
284
Jorga 4, II, с. 518.
285
Там же, IV, с. 90—91, 101—102, 111—113.
286
Pius II, с. 716—717.
Однако никакого Крестового похода так и не получилось. И хотя государи жадно ловили сообщения о гибели Константинополя, а писатели сочиняли горестные элегии, хотя французский композитор Гильом Дюфэ написал специальную погребальную песнь и ее распевали во всех французских землях, действовать не был готов никто. Фридрих был беден и бессилен, поскольку не обладал действительной властью над германскими князьями; ни с политической, ни с финансовой стороны он не мог участвовать в Крестовом походе. Король Франции Карл VII был занят восстановлением своей страны после долгой и разорительной войны с Англией. Турки были где-то далеко; у него же имелись дела поважнее в собственном доме. Англии, которая пострадала от Столетней войны даже больше Франции, турки казались еще более отдаленной проблемой. Король Генрих VI не мог сделать решительно ничего, поскольку он только что лишился рассудка и вся страна погружалась в хаос войн Алой и Белой розы. Арагонский король Альфонс, чьи итальянские владения, несомненно, оказались бы под угрозой при любом дальнейшем продвижении турок на запад, удовлетворился тем, что осуществил несколько незначительных оборонительных мероприятий. В то время он был уже стар; единственное, что он хотел, — это сохранить свою гегемонию в Италии. Больше ни один из королей не проявил своей заинтересованности, за исключением венгерского короля Владислава, который, конечно, имел все основания для беспокойства. Но у него были скверные отношения со своим командующим армией — бывшим регентом Яношем Хуньяди. А без него и без союзников он не мог отважиться на какое-либо предприятие [287] .
287
Grunzweig, с. 51—52.
Папа возлагал надежды на самого богатого государя Европы — герцога Бургундского Филиппа Доброго, поскольку тот неоднократно говорил о своем желании отправиться в Крестовый поход. В феврале 1454 г. Филипп устроил в Льеже пир, на котором к столу герцога был подан живой фазан в ожерелье из драгоценных камней, в то время как человек огромного роста в одежде сарацина грозил гостям игрушечным слоном, а юный Оливье де ла Марш, переодетый девицей, изображал горести Матери-церкви. Вся компания торжественно поклялась пойти на священную войну. Однако эта премилая пантомима не имела никаких последствий. «Клятва фазана», как ее прозвали, так никогда и не была выполнена [288] .
288
Оliviеrdе la Marсhе, II, с. 381—382.
Таким образом, хотя Западная Европа и была крайне огорчена, никакая папская булла не могла побудить ее к действию.
Николай V умер в начале 1455 г. Его преемник Каликст III не пользовался популярностью в Италии из-за своего каталонского происхождения и, кроме того, был человеком весьма преклонных лет. Тем не менее он снарядил и послал в Эгейское море флотилию, которой удалось захватить острова Наксос, Лемнос и Самофракию. Однако ни одно христианское государство не пожелало принять от него в дар эти острова, и вскоре они снова попали в руки турок [289] . Энеа Сильвио, в 1458 г. сменивший Каликста на папском престоле под именем Пия II, был еще более энергичен. Полагаясь на данные ему обещания, он надеялся, что на Восток все-таки двинется великое христианское воинство. Он умер в 1464 г. на пути в Анкону, куда он направлялся, чтобы благословить Крестовый поход, который так и не был собран [290] .
289
Кгit., с. 119-121; Ducas, XLV, с. 423. См: Mill. 1, с. 340—343, со ссылками.
290
См.: Atiya 1, с. 236—240.
Всякий раз, когда дело доходило до конкретных действий, Запад оставался пассивным. Энеа Сильвио, наверное, вполне искренне сокрушался. Было еще несколько влюбленных в историю романтиков, таких, например, как Оливье де ла Марш, для которых император, павший в бою за Константинополь, был единственным подлинным императором, истинным наследником Августа и Константина, в противоположность германскому выскочке [291] . Однако они решительно ничего не могли сделать. Значительная доля вины за это равнодушие ложится на само папство. На протяжении более чем двух столетий папы обвиняли греков в том, что они злостные схизматики, а в последние годы громко жаловались на то, что согласие византийцев на соединение церквей было неискренним. Западные народы, для которых турки были весьма отдаленной угрозой, вполне могли недоумевать, почему их просят отдавать свои деньги и жизни ради спасения этих упрямцев. В их сознании появлялась также гневная тень Вергилия, которого на Западе ставили в один ряд с самыми почитаемыми христианами и мессианскими пророками. Он рассказал миру об ужасах греческого нападения на Трою, и вот теперь разгром Константинополя явился возмездием за это.
291
Оliviеrdе la Marche, II, c. 336—337.
Увлеченные классической литературой и фразеологией, писатели того времени, в том числе сам кардинал Исидор, были склонны называть турок тевкрами (т.е. троянцами). Так не являются ли они наследниками троянцев, а может, и самими троянцами? Несколько десятилетий спустя во Франции получило широкое распространение письмо, будто бы написанное Мехмедом II папе Николаю V; в этом письме султан якобы выражал удивление тем, что итальянцы проявляют к нему враждебность, в то время как они произошли от тех же троянцев, что и турки [292] . Лаоник Халкокондилас (Халкокондил) горько сетовал на то, что в Риме очень многие считали, что греки наказаны за свои бесчинства в Трое [293] , и папа Пий II, чье имя Энеа (Эней) должно было создавать ему особый авторитет, принужден был с болью повторять, что тевкры и турки — не одно и то же. Эта легенда была одной из причин, помешавших его усилиям организовать Крестовый поход [294] .
292
Jorga 4, IV, с. 126—127.
293
Laon, c. 403.
294
Pius II, с. 394.
Восточное христианство не могло оставаться столь же безразличным. В конце лета 1453 г. султанский двор в Адрианополе наводнили посольства всех соседних христианских государств. В начале августа прибыли посланцы деспота Сербии Георгия Бранковича, щедро снабженные деньгами с целью не только одарить ими султана и его везиров, но и совершить более доброе дело — выкупить из неволи соотечественников. За ними последовали посольства братьев покойного императора, деспотов Мореи Димитрия и Фомы, императора Трапезунда Иоанна Комнина, князя Мингрелии Имерета Дадиани, владетеля островов Лесбоса и Тасоса Дорино Гаттилузи и его брата, владетеля Эноса Паламеде, от хиосской Магоны и от великого магистра ордена рыцарей-иоаннитов. Султан встречал их довольно любезно. Он ограничился тем, что потребовал от каждого из князей признания его сюзеренитета и повысил величину дани. Сербский деспот должен был теперь ежегодно выплачивать ему 12 тыс. дукатов, деспоты Мореи — 10 тыс., Магона — 6 тыс., владетель Лесбоса — 3 тыс., а трапезундский император — лишь 2 тыс. Послы должны были доставлять эти суммы султану раз в год. Только рыцари-иоанниты отказались признать вассальную зависимость от султана и платить ему дань. Они заявили, что никак не могут этого сделать без разрешения своего владыки — папы. Мехмед, не чувствовавший себя готовым в то время подчинить своей власти Родос, отпустил посланцев рыцарей с миром [295] .
295
Ducas, XLII, с. 395; Кrit„ c. 85; Bab. 3, c. 108—109.
Особенно повезло братьям Гаттилузи. Вскоре после падения Константинополя султан послал свои войска против владения Паламеде на побережье Фракии — Эноса, и Паламеде немедленно же признал свою зависимость от султана. Примерно в то же время турецкий флот занял византийские острова Имврос и Лемнос. Все византийские официальные лица бежали, за исключением судьи Имвроса историка Критовула. Он подружился с турецким адмиралом Хамза-беем и в результате его ловких интриг султан передал Лемнос владетелю Лесбоса с условием выплачивать ежегодную дань в размере 2325 дукатов, а владетелю Эноса — Имврос с уплатой дани в 1200 дукатов в год [296] .
296
Кrit, c. 86—87; Ducas, XLII, c. 395; Mill. 1, с. 334—335.