Падение Левиафана
Шрифт:
"Будьте готовы вернуть его на место по моему приказу", - сказал Танака. Тереза кивнула, но промолчала.
От металлических стен исходило тепло. Он не чувствовал его раньше, потому что его кожа была закрыта, но теперь оно было похоже на давление солнечного света в жаркий день. Или печь, только что открытую. И более того, было жуткое ощущение давления. Он не мог этого объяснить. Воздух едва ли превышал одну атмосферу, но какая-то часть его ощущала нечеловечески мощную силу, которую держали в узде. Как будто станция плавала не в вакууме, а на дне океана, который был больше, чем миры.
"Ну, это буквально так", - сказал Миллер. "В этом и был фокус".
"В чем был фокус?"
Миллер жестом указал на стены, светлячков, непостижимую сложность и странность станции. "Это то, откуда берется сила. Они раскололи вселенную, протиснулись сюда, а она оттолкнулась. Целая другая вселенная пытается разбить это место, и она питает врата, артефакты. Та магнитная лучевая пушка, с которой играл Дуарте. С его помощью они строили звезды. Нарушили правила, которые нельзя нарушить без другого набора физики, чтобы процедить его. Вы можете сколько угодно сравнивать Еву с яблоком, но вот это дерьмо? Это все сделано из первородного греха".
"Когда мы его найдем, ты сделаешь подход", - сказала Танака, и Джим ни на секунду не понял, что она имеет в виду.
"Я понимаю", - сказала Тереза с обидой, которая означала, что ей это говорят не в первый раз.
"Я позабочусь обо всем остальном".
На этот раз Тереза ответила медленнее, но сказала то же самое. "Я понимаю".
Жара становилась все сильнее, и Джим почувствовал, что на его коже выступили капельки пота. Металлический коридор соединялся с тремя такими же, каждый из которых входил под острым углом, образуя один большой проход почти симметричной шестиугольной формы, что как-то дезориентировало. Как будто углы не должны были совпадать. Свечение стало ярче, а жара нарастала до неприятного.
Танака проверила свой наручный планшет. "Думаю, мы уже близко".
"Лучше бы так и было", - сказал Миллер, - "или вы все трое слегка поджаритесь, прежде чем мы найдем нашего преступника".
Что-то двигалось впереди них. Что-то яркое. Джим на мгновение подумал, что ему это просто показалось - галлюцинации от протомолекул или тепловое истощение, - но Танака двинулась вперед, чтобы встать между ними и тем, что это было, ее бронированный лицевой щиток закрылся, защищая их из инстинкта. Ствол у ее предплечья открылся.
"О", - сказал Миллер. "Она не хочет этого делать".
"Подождите", - сказал Джим, но Танака шла вперед. Он последовал за ней. Без визора его HUD не работал. Его костюм просигналил, чтобы он знал, что его маневровые двигатели близки к половине заряда и ему следует повернуть назад, чтобы избежать попадания на поплавок. В других обстоятельствах это показалось бы очень важным.
Тварь была знакомой, металлически-синей и насекомообразной. На полметра выше Танаки, а она не была маленькой. Оно двигалось с быстрыми рывками, как часовой механизм, переходя из одного положения в другое. Теперь, когда он присмотрелся, оказалось, что вокруг них в стены вмурованы и другие подобные существа, настолько плотно, что, возможно, кроме их тел, в стенах нет никакой структуры.
"Не делай ничего агрессивного", - сказал Джим.
"Это первое, что мы видели, похожее на часового", - сказала Танака, ее голос прозвучал из внешних динамиков скафандра. "Мы не будем отступать".
Она сместилась, и он сместился, чтобы заблокировать ее. Дикая ухмылка растянула асимметрию ее щек. Миллер наклонился рядом с ней, глядя в ее визор с изумлением. "Она действительно собирается вас всех убить, не так ли?"
"Позвольте мне попробовать", - сказал Джим. "Я здесь. Я открыл станцию. Дай мне хотя бы попробовать просто закрыть ее".
Ствол пистолета Танаки закрылся, открылся и снова закрылся. Она подбородком указала ему вперед.
"Миллер?"
Детектив пожал плечами. "Дайте мне минуту. Я посмотрю, что можно сделать".
Джим почувствовал ту же странность. Сгибание фантомной конечности, осознание того, что он что-то делает, но не понимает, что именно. Судорога в его нутре возникла снова, теперь выше. Ближе к груди. Боль то нарастала, то вновь быстро стихала.
"Попробуй сейчас", - сказал он.
Танака отошла в сторону, и часовой проигнорировал ее. Она прошла мимо него, и он остался безучастным. Танака жестом приказал Терезе идти вперед, и девушка пошла, а Танака наблюдал за часовым, ожидая, казалось, повода защитить их. Джим шел последним. Его дыхание было поверхностным и быстрым. Он не чувствовал ног ниже колена.
"У нас мало времени на многих фронтах", - сказал Миллер. "Любую пьесу, которую ты хочешь разыграть, лучше разыграть поскорее".
"Спасибо", - пробормотал Джим, - "за поддержку и совет".
Впереди них свет перешел от голубого к белому. Джим запустил свои движители и вошел в камеру, похожую на сферу, метров сто в поперечнике. Другие проходы, подобные тому, через который они прошли, были штрихами темноты среди яркости. Сам свет казался неправильным - густым, осязаемым, дрожащим, живым. От этого у Джима по коже поползли мурашки.
С противоположных сторон сферы темные нити сплели огромную паутину, как сталактит и сталагмит, тянущиеся от крыши и пола пещеры, чтобы соприкоснуться в одной точке. Или как крылья великого темного ангела.
В центре находилось нечто размером с человека. Человек с распростертыми руками, крестообразной формы. Толстые кабели нитей вплетались в его бока, руки, ноги. Он все еще был одет в лаконскую синюю одежду, только ноги были голыми.
Джим узнал лицо почти сразу, как они оказались достаточно близко, чтобы его разглядеть.
"Папа?" сказала Тереза.
Глава сорок четвертая: Тереза
С того момента, как они вошли на станцию, Тереза наблюдала за смертью Джеймса Холдена.
Она поняла, что с ним что-то не так, как только добралась до места встречи. Она была рядом с ним много лет, сначала в здании штата на Лаконии, где он был фигурой опасной и неуловимо угрожающей. Затем на его корабле, где он стал чем-то меньшим, более мягким и хрупким. Она знала его настроение, то, как он использовал юмор, чтобы скрыть преследующую его тьму, уязвимость, которую он носил в себе, и силу. Она была совершенно уверена, что он не знает этого о ней, и это было прекрасно.