Падение титана, или Октябрьский конь

Маккалоу Колин

— Сегодня вечером мы устроим пирушку. Только втроем, я думаю. Гратидий хороший человек, но ему не нравится философия.

Он сказал это так весело, что Катон-младший и Статилл в изумлении переглянулись. Неужели он действительно радуется тому, что выполнил свою задачу? Что же тогда он будет делать теперь? Сдастся Цезарю? Нет, это немыслимо. И все же он не приказывает паковать свои немногие вещи и книги, не пытается обеспечить себе место на корабле.

В благоустроенном доме префекта, фасад которого выходил на главную площадь, имелась просторная ванная комната. Днем Катон приказал наполнить

ванну и долго лежал в ней, отмокая и с наслаждением смывая с себя походную грязь. К тому времени, как он вышел из ванной комнаты, в столовой все было готово. Двое гостей уже возлежали на ложах. Катон-младший — на правом, Статилл — на левом. Среднее ложе пока пустовало, там должен был возлечь сам Катон. Когда он вошел, Катон-младший и Статилл уставились на него, открыв рты.

Длинные волосы и борода исчезли. На вошедшем была сенаторская туника с вертикальной широкой пурпурной тесьмой.

Он выглядел великолепно, словно бы сбросив несколько лет, хотя рыжина из волос куда-то девалась. Зато они были аккуратно причесаны, как когда-то. Многомесячное воздержание от возлияний вернуло его серым глазам прежний блеск, не осталось никаких следов пьяного помутнения.

— Как я голоден! — воскликнул он, занимая свое место на lectus medius. — Прогнант, неси еду!

Невозможно было грустить, слишком уж заразительной была веселость Катона. Прогнант принес великолепное тонкое красное вино, Катон попробовал его, похвалил и время от времени прикладывался к своему кубку.

Когда на столе осталось только вино, два сорта сыра и виноград, а все слуги, кроме Прогнанта, ушли, Катон повозился на ложе, облокотился на валик и глубоко вздохнул с удовлетворением.

— Мне не хватает Афенодора Кордилиона, — сказал он, — но ты должен заменить его, Марк. Что Зенон считал реальным?

«О, я снова в школе!» — подумал Катон-младший и ответил автоматически:

— Материальные вещи. Вещи, которые цельны.

— Мое ложе цельно?

— Да, конечно.

— Бог — целен?

— Да, конечно.

— Считал ли Зенон душу цельной?

— Да, конечно.

— Что появилось прежде всего?

— Огонь.

— А после огня?

— Воздух, вода и земля.

— Что должно случиться с воздухом, водой и землей?

— В конце цикла они должны стать огнем.

— Душа — это огонь?

— Зенон так считал, но Панеций не соглашался.

— У кого еще помимо Зенона с Панецием мы можем найти рассуждения о душе?

Катон-младший стал вспоминать, посмотрел на Статилла, не получил подсказки и вновь с растущим испугом уставился на Катона.

— Можно найти у Сократа в пересказе Платона, — дрогнувшим голосом сказал Статилл. — Критикуя Зенона, он считал Сократа истинным стоиком. Материальное благополучие не интересовало Сократа. Он был равнодушен к жаре, к холоду, к зову плоти.

— Где рассуждается о душе? В «Федре» или в «Федоне»? [1]

Шумно выдохнув, Статилл ответил:

— В «Федоне». Там Платон излагает, что сказал Сократ своим друзьям, перед тем как осушить чашу с болиголовом.

Катон засмеялся, раскинул руки.

— Все хорошие люди — свободны, а все плохие — рабы! Рассмотрим парадоксы!

О душе,

казалось, забыли, разговор коснулся любимой темы Катона. Статилл должен был отстаивать точку зрения эпикурейца, Катон-младший — точку зрения перипатетика, последователя Аристотеля, а Катон, верный себе, оставался стоиком. Аргументы сыпались со всех сторон, перемежаясь смехом и быстрым обменом посылками, уже так хорошо известными, что их парировали автоматически.

1

«Федр» — диалог Платона о любви; «Федон» — диалог Платона о бессмертии души. Оба произведения названы именами учеников Сократа.

Послышался отдаленный раскат грома. Статилл поднялся и пошел взглянуть в южное окно на горы.

— Идет гроза, — сказал он и добавил тише: — Просто ужасная.

Он снова опустился на ложе, чтобы изложить эпикурейскую точку зрения на свободу и рабство.

Вино стало действовать на Катона. Сам он этого не замечал, но внезапно в приступе ярости выбросил свой кубок в окно.

— Нет, нет, нет! — заревел он. — Свободный человек, соглашающийся на рабство в любой его форме, уже плохой человек. Так-то вот! Мне все равно, что им владеет: похоть, еда, вино, пунктуальность, деньги. Раб всегда плох. В нем сидит зло! Дьявол! Его душа оставит тело настолько грязной, что под тяжестью этой грязи будет опускаться все ниже и ниже, пока не попадет в Тартар, где и останется навек, навсегда! Только душа хорошего человека воспаряет в эфир, в царство Бога! Не богов, а именно Бога! Хороший человек никогда не поддастся никакой форме рабства! Никакой! Никакой!

Статилл с трудом поднялся и сел рядом с Катоном-младшим.

— Если найдешь момент, — прошептал он, — проберись в его спальню и унеси его меч.

Катон-младший вскочил, с ужасом глядя на Статилла.

— И все здесь разыгрывается лишь с этой целью?

— Конечно! Он собирается убить себя.

Катон наконец замолчал, дрожа и глядя безумными глазами на собеседников. Вдруг он вскочил и кинулся в кабинет. Двое оставшихся слушали, как он роется в книгах.

— «Федон», «Федон», «Федон»! — повторял он, хихикая.

Катон-младший испуганно смотрел на Статилла. Тот подтолкнул его.

— Иди, Марк! Немедленно убери меч!

Катон-младший вбежал в просторную спальню своего отца и схватил меч, повешенный за перевязь на крюк, вбитый в стену. Потом вернулся в столовую, где Прогнант откупоривал очередную бутылку вина.

— Возьми и спрячь! — сказал он, отдавая управляющему меч. — Шевелись! Быстро! Быстро!

Прогнант едва успел скрыться, как вошел Катон со свитком в руке. Он бросил его на свое ложе и повернулся.

— Темнеет, я должен сообщить пароль страже, — коротко бросил он и исчез, громко требуя водонепроницаемый сагум: собирается дождь!

Гроза и впрямь приближалась. Вспышки молний заливали столовую бело-голубым светом. Лампы еще не горели. Вошел Прогнант со свечой.

— Меч спрятал? — спросил его Катон-младший.

— Да, господин. Будь спокоен, хозяин его не найдет.

— Статилл, это невозможно! Мы не должны это допустить!

— Мы и не допустим. Спрячь и свой меч.