Падение титана, или Октябрьский конь
Шрифт:
Может быть, сомнительное положение единственного отпрыска рода Юлиев Цезарей, который решился встать на сторону республиканцев, сыграло тут роль, или события спровоцировала его всегдашняя внутренняя неуравновешенность, но, как бы там ни было, вскоре группа легионеров-республиканцев присоединилась к Луцию Цезарю-младшему, захватила виллу и до смерти замучила слуг. Не имея больше человеческого материала, Луций Цезарь-младший стал убивать животных. Легионеры ушли, он остался. Трибун, посланный с проверкой, ужаснулся, найдя его бродящим по залитой кровью вилле. Он то бормотал что-то, то неистовствовал. Как Аякс после падения Трои, он, казалось, считал животных своими врагами.
Цезарь решил, что его надо судить.
Когда солдаты пришли с кандалами, чтобы отвести в них Луция Цезаря в Утику, они нашли его мертвым — но не покончившим с собой. Судьба Публия Веттия! Кто пробрался в узилище и убил его, осталось тайной, но ни один самый младший клерк штата Цезаря не подумал, что Цезарь в этом замешан. Много слухов ходило о новом диктаторе, однако его никогда не обвиняли ни в чем подобном. Цезарь сам, как великий понтифик, провел обряд похорон, а прах послал Луцию, дав объяснения в том объеме, какой Луций, по его мнению, мог воспринять без тяжелых последствий.
Утика тоже была прощена, но Цезарь напомнил тремстам старейшинам, что во время своего первого консульства тринадцать лет назад он провел lex Julia, от которого город очень выиграл. Потом он подвел итог:
— Штраф в двести миллионов сестерциев. Вы будете платить его частями, каждые полгода в течение трех лет. Не мне, жители Утики. Прямо в казну Рима.
Огромный штраф! Восемь тысяч талантов серебра. Но поскольку Утика не могла отрицать, что она помогала республиканцам, а также восхваляла и обожала злейшего врага Цезаря Катона, триста старейшин смиренно выразили согласие.
Что тут поделать, особенно если деньги надо платить прямо в казну? Этот тиран не стремился к личному обогащению.
Республиканцы — владельцы пшеничных латифундий в долинах рек Баграда и Катада тоже пострадали. Цезарь немедленно выставил их имущество на аукцион. А остальные фемеры провинции Африка сделались его клиентами. Цезарь считал это жизненно важным для благополучия Рима — кто знает, что еще может произойти?
Из провинции Африка он пошел в Нумидию, где выставил на аукцион все личное имущество Юбы, прежде чем полностью ликвидировать Нумидию как царство. Восточная часть ее, самая плодородная, вошла в состав провинции Африка как Новая Африка. Публий Ситтий получил приличную территорию, граничащую с Новой Африкой, в личное владение, при условии что он сохранит верность Риму, Цезарю и наследнику Цезаря. Богуд и Бокх получили Западную Нумидию. Но Цезарь заставил царей провести между своими владениями границу.
В последний день мая Цезарь поплыл на Сардинию, оставив в Африке Гая Саллюстия Криспа.
Преодоление дистанции в сто пятьдесят миль заняло двадцать семь дней. Море бушевало, корабль Цезаря дал течь и вынужден был заходить на каждый остров. Его относило то на восток, то на запад. Все это раздражало, и вовсе не по причине морской болезни. Цезаря никогда не мутило в морях. Просто качка была такой, что мешала читать, писать и даже думать.
Наконец добрались до Сардинии. Цезарь увеличил десятину нелояльного к нему острова Сардинии до одной восьмой и наложил отдельный штраф в десять миллионов сестерциев на портовый город Сулки за особенно активное содействие республиканцам.
После второго июля он уже готов был плыть в Остию или Путеолы, в зависимости от того, куда подуют ветры. Но начались экваториальные штормы, причем такие, что ветер, трепавший его корабли на пути к Сардинии, казался нежным зефиром. Цезарь увидел мыс Карали, гавань, и внял просьбам капитана переждать бури там. Они бушевали без перерыва
Но времени на осмысление произошедшего он так и не выкроил до самого отплытия в Остию. Задул юго-западный ветер и понес его прямехонько к устью Тибра.
Война будет длиться, пока Гай Требоний в Дальней Испании не возьмет в плен Лабиена и двух Помпеев, прежде чем они смогут организовать новое сопротивление. Для этого задания нет человека лучше Требония, беда только в том, что эта провинция не желает сотрудничать с ним после грабительского губернаторства Квинта Кассия. Вот неприятность, а, Цезарь? Ты не можешь за все браться сам, а на каждого Гая Требония всегда найдется свой Квинт Кассий. На каждого Кальвина есть свой Антоний.
Испания в руках богов, в данный момент нет смысла думать о ней. Лучше подумай, что до сих пор война идет так, как ты, Цезарь, хочешь. Африка в глазах всех подтверждает Фарсал. Но… так много мертвых! Так много талантливых и способных людей потеряно зря!
А эта история с «Федоном»? Долго Цезарь не мог заставить Статилла выложить ему все. Но намек на то, что он готов отступить от своего обещания послать Статилла к Бруту, сразу развязал тому язык. О, как приятно все же было узнать, что стальная основа Катона имела внутренние пороки! Когда пришло время умирать, он испугался и сначала захотел убедиться, что будет жить вечно. Для этого и перечитал «Федона». Как интересно! Это ведь самое красивое поэтическое сочинение на греческом языке. Но человек, написавший его, говорил лишь то, что слышал. Ни он, ни Сократ, великий философ, не были сильны ни в логике, ни в обосновании своих доводов, ни в здравом смысле. «Федон», «Федр» и другие подобные сочинения полны софистики, а подчас и прямого обмана. В них совершается одно и то же древнее философическое преступление. Каждый делает вывод, лучше всего ему подходящий, тот, какой ему лично нравится, вместо поиска истинной сути. Что касается стоицизма, какая еще философия уже, какой другой кодекс духовного поведения может успешнее породить законченный фанатизм?
В результате Катон не решился совершить самоубийство, предварительно не убедившись, что после смерти он будет жить вечно. И искал подтверждение в «Федоне». Это успокаивает Цезаря, который не жаждет жизни после смерти. Чем может быть смерть, как не вечным сном? Единственное бессмертие, которого человек может когда-либо достигнуть, — это вечно жить в памяти человечества. Конечно, это судьба Цезаря, но Цезарь сделает все, чтобы лишить Катона этого же удела. Не будь Катона, не было бы гражданской войны. «И даже я не могу простить его за нее. Даже Цезарь не может простить ему это».
Ах, но Цезарь становится все более и более одиноким. Вот и Катона уже нет. Нет Бибула, Агенобарба, Лентула Круса, Лентула Спинтера, Афрания, Петрея, Помпея Магна, Куриона. Рим становится городом вдов, а у Цезаря не осталось реальных соперников. Как Цезарь может выделиться без оппозиции, которая заставляла его упрямо шагать к своей цели? Но нет, нет и нет оппозиции легионов.
Легионы Цезаря. Девятый, десятый, двенадцатый, четырнадцатый. Их штандарты тяжелы от наград. Их доля в трофеях достаточна, чтобы рядовые могли обрести статус всадника третьего класса в центуриях, а центурионы — статус второго класса. И все равно они взбунтовались. А почему? Да потому, что остались без дела, без контроля. Именно поэтому они сделались легкой добычей для таких смутьянов, как Авиен. Эти люди внушили им, что они могут диктовать условия своему генералу. Их мятеж прощен, но, что важней, не забыт. Ни один мятежный солдат никогда не получит землю в Италии или полную долю трофеев после триумфа.