Падение в пропасть
Шрифт:
Это заставило меня задуматься. За прошедшие полгода я вырос — это факт. Но вместе с тем достаточно сильно похудел, особенно в пустыне. И раньше не был среди толстяков, но… стал, скажем так, куда как жёстче и суше. Поэтому теперь я не знаю, какую имел массу. Впрочем, какую бы не имел, оставался самым худосочным среди компании, да к тому же периодически менял форму на ворона, отчего разгружал других верблюдов.
Дважды за это время, на горизонте были замечены всадники, но за нами — четырьмя маленькими точками, никто и не думал гнаться.
— Пустынные разбойники, —
Ульпис нахмурился и с хорошо читаемым недовольством посмотрел на Хродбера. Его взгляд буквально кричал о том, как его задолбал наш наблюдатель.
Чего уж, я бы и сам рад от него избавиться, только… не был уверен, что получится — это раз. А во вторых, Дризз и правда каждый день отрывал небольшие клочки бумаги из своих запасов и направлял по своей почтовой шкатулке. Я верил, что если он перестанет, то это будет заметно. А значит, на той стороне люди могут посчитать нас ренегатами.
— Лафтетары просто знают, что погоня за нами ни к чему не приведёт, — прокомментировал Джарнес, хоть ответ и не требовался.
Я перевёл взгляд на бесконечную пустыню, к которой уже успел немного привыкнуть. Мы миновали опалённые солнцем, потрескавшиеся от жара холмы и теперь ехали через внутренние плоскогорья. В этом месте уже начала появляться какая-никакая растительность, правда пока что вся ограничивалась чахлым, сухим кустарником и голыми, почерневшими деревьями, непонятно каким чудом вообще проклюнувшимися из-под земли.
Песок напоминал просторы океана. Только безоблачное, ярко-синее небо обладало глубиной.
Следующий день ознаменовался тем, что наша усталая маленькая группка наконец-то добралась до границы пустыни.
— Не верю, что армия императора проделала весь этот путь! — с долей возмущения заявил Ресмон. — Нет, я знаю, что у них были сотни, то есть тысячи магов, а ещё многочисленные артефакты и зачарованные повозки, в которых перевозилась пища… — чем дольше он говорил, тем задумчивее становился, а под конец его голос и вовсе стал тих и оборвался, не доведя фразу до конца.
Кажется, даже такой дурень, как Рес, начинает становиться умнее. Может и правда писал Гильем Кауец: «Подобно многим, отправившимся в нелёгкое путешествие, я покинул страну мудрых и вернулся в страну дураков. Невежество, как и время, необратимо».
Наше путешествие уже пошло на пользу. Уже принесло выгоду. Каждый из нас за время этого пути стал лучше разбираться в жизни. Стал мудрее.
Вскоре пустыня окончательно сменилась прерией. Мы снова начали замечать сначала мелкую живность, а потом, по мере продвижения вперёд, всё более крупную: гиен, антилоп и даже зебр, о которых я лишь читал, но ни разу не видел.
Промелькнула было мысль поохотиться, но особого смысла в этом не было. У нас всё ещё был весьма приличный запас верблюжатины.
Спустя ещё день, начали встречаться признаки приближающейся цивилизации, первым из которых стала небольшая застава, где разместился десяток солдат на быстрых лошадях (уже не верблюдах!) и с почтовой шкатулкой на руках. Среди мужчин находился и молодой
— На объединение с войском императора, — заявил Дризз, после привычного обмена слов. Воины были уважительны, поскольку тоже приметили меня с Ресмоном. Характерно так смотрели, особенно на одежду и чётко видимые на ней руны.
Надолго нас не задержали, хоть и было видно, что люди искренне желали узнать историю путешествия и причину того, что случилось со всем остальным подкреплением. У них, как и у чиновников в Агване, в глазах горел вопрос: «Может, другие подойдут позже? Может, это только разведка или авангард?»
Смешно! Но смех не шёл. Я вообще стал куда меньше смеяться с момента смерти Люмии. Отчего-то хохот не выходил из груди, лишь сухие смешки, полные злобного яда.
Следом за заставой начались дороги. Качество оставляло желать лучшего, но это всё равно было удобнее, чем голая земля или, тем более, песок.
Солнце всё слабее пекло голову. Задница в кое-то веки начала привыкать к верблюжьему седлу. Разум, как будто бы стал выходить из анабиоза, вызванного пустыней, и принимался осмысливать всё, что произошло за прошедшее в Сизиане время.
Можно сказать откровенно: никогда ранее я не проходил через подобные испытания. Ни в море, после крушения «Кромолоса», ни в Морбо, во время встречи с войсками Челефи, ни, тем более, позже. Всё что было ранее, являлось детским лепетом, смехом, который не играл никакой роли. Пустыня стала чашей весов, которая измерила мою душу, находя её слишком лёгкой, отчего подбросила испытаний: голод, сражения на смерть, потери, страх, изощрённые выдумки способа выжить.
Сколько раз я был на грани? Сколько раз думал о том, как не хочу подниматься с утра, чтобы вновь и вновь сталкиваться с горами проблем? И со своим одиночеством. Судьба в очередной раз сумела доказать, что умеет бить, причём очень больно — до крови, до сломанных костей.
Даже сейчас, уже на выходе из Сизиана, я всё равно ощущал безразличный глаз солнца, который продолжал смотреть в мою спину. Вот он, истинный бог этого мира. Не Хорес, не Амма, не кто-либо ещё. Солнце, которое приносит урожай и то же самое солнце, которое выжигает жизнь.
Язык коснулся маленькой ранки во рту, которая появилась сегодня утром, после того, как слишком быстро съел походный сухарь, отчего расцарапал половину рта. Теперь язык не может успокоиться, раз за разом касаясь этих микроскопических порезов, трогая их, как зубной скол, тыкая, словно палец в кровавую корочку ранки.
Так и я никак не мог отпустить случившееся, постоянно возвращаясь мыслями в прошлое и думая, как легко можно всё потерять. Как же легко…
Мы ехали в сторону Монхарба, строго на юг, практически никем не замечаемые и более не встречали никого по пути. Отчего-то сложилась уверенность, что до прихода армии Дэсарандеса, тут явно был куда как больший поток людей, но сейчас прошло ещё слишком мало времени, для восстановления нормальной торговли и путешествий. Разве что изредка попадались небольшие отряды солдат. Примерно раз в три-четыре дня.