Падшие ангелы
Шрифт:
Надеюсь, погода будет с нами сотрудничать и обеспечит чистое небо для хорошей охоты. В последние несколько недель пара тропических штормов изрядно потрепала флот. Тайфун «Фрэнсис» только что прекратился в 180 милях к востоку от Токио, но к широте Токио приближался второй тайфун «Грейс». К счастью, их строй уже ушел далеко на север, однако Хэлси все еще хранил тяжелые воспоминания о большом тайфуне в декабре, после которого немало хороших кораблей оказалось в ремонте, а людей в госпиталях. Тайфун «Кобра» потопил три эсминца, оторвал нос крейсеру, повредил авианосцы и даже линкоры, застигнутые в открытом море.
Теперь он был известен также как «Тайфун Хэлси». Синоптики доложили ему о тайфуне и давали свои указания, чтобы
Вероятно, те решили, что это был еще один из их «Божественных ветров», подумал Хэлси. Но не в этот раз. Ветер при тайфуне «Грейс» достигал не более 130 километров в час, а барометр не опускался ниже 985. Это означало волнение моря, но не шторм. Он приказал авианосцам выдвинуться дальше на север, чтобы точно избежать проблем, но ожидал, что все будет хорошо.
Флот был столь же силен, как и прежде. Хэлси шел на север, сняв перчатки и будучи готов ко всему. Он вел около шестидесяти кораблей, а за ними находились еще шестьдесят адмиралом Спрюенса, Баллентайна и других. ВМФ США был самым сильным тайфуном в море, и этот тайфун смешался на север.
Радары «Кирова» показали длинную линию целей, идущих широким строем фронта на север. Некоторое время Карпов изучал обстановку с Роденко, готовясь отдать приказы другим кораблям своей небольшой группы. Линия состояла из тридцати четырех кораблей, идущих с интервалами от 5 до 10 километров. Она растянулась почти на 200 километров, упираясь левым флангом в Курильские острова и уходя далеко на восток в Тихий океан с другого.
— Они применили этот подход в Атлантике, когда мы шли к Ньюфаундленду, — сказал Карпов. — И то же самое британцы планировали сделать на западных подходах к Гибралтару. — Он ясно помнил оценку ситуации, сделанную Федоровым на последнем совещании с адмиралом Вольским в Медине.
«После того, что случилось с американцами, Тови будет опасаться сосредотачивать свои силы в любое подобие единой боевой группы. По этой же причине я полагаю, что он не войдет в Гибралтарский пролив этим вечером, даже если доберется раньше. Нет. Он будет ждать нас у западных подходов, и рассредоточит свои корабли в сеть, которую нам придется прорвать. Как только мы определимся с направлением прорыва, он бросит на нас все силы одним безумным рывком. Его единственная проблема заключается в том, чтобы как можно скорее подойти на дальность огня 356-мм орудий своих линкоров, чтобы получить шанс добиться нескольких попаданий. И будет достаточно всего одного снаряда такого калибра, чтобы решительно переломить ход боя в его пользу.
Затем он услышал свой собственный голос, отвечавший Вольскому.
— Если он рассредоточит свои силы, как предполагает Федоров, мы должны определить для прорыва одну точку, желательно у самого края их линии. Мы можем атаковать и быстро вывести из строя их корабли. У нас недостаточно ракет, чтобы справиться со всеми линкорами в подобных условиях. Но мы можем нанести сильный удар, а затем уйти через пробитую брешь на полном ходу.
У адмирала возникли сомнения. Он услышал тяжелый голос Вольского, видел как тот покачал пальцем перед ним.
— А что если Тови расположит свои линкоры достаточно близко друг к другу для взаимной поддержки? Их орудия имеют серьезную дальность, верно, Федоров?
— Так точно, товарищ адмирал. При достаточной освещенности для прицеливания их зона поражения составляет 28, возможно, до 32 километров.
— Значит, даже если мы выведем из строя один из крупных кораблей, другие, возможно, смогут нас достать. Не слишком хорошая ситуация, Карпов».
Не слишком хорошая ситуация… Для Вольского было типично отбросить самый прямой и очевидный вариант. Он подумал, что адмирал был слишком осторожен. Тогда я посоветовал ему положить по ракете П-900 в каждый из линкоров. Затем предложить переговоры. Враг увидит, что четыре лучших его корабля получили повреждения и загорелись. Даже если одна ракета не нанесет каждому серьезных повреждений, это станет серьезным психологическим ударом.
И то, что Вольский сказал дальше, также пришло ему на ум от понимания того, что враг действует так же, как и у Гибралтара.
«Вот такая обстановка, товарищи офицеры. Я выслушал ваши соображения, и остался еще один вопрос, который мы не обсудили.
— Товарищ адмирал, я правильно понял, что вы не рассматриваете применение специальной боевой части?
— Рассматривал, Карпов, и отбросил этот вариант. Оружие, о котором я думаю сейчас, это наш разум. Мы имеем два варианта. Первый несет значительный риск. Мы прорываемся с боем и надеемся ускользнуть. Это может сработать, если нам повезет. Со своей стороны вы предлагаете ударить противника по лицу и пригрозить ему еще большим, если он не отойдет в сторону. Да, это серьезный подход. В стиле вашего старого знакомого Орлова. Но я предлагаю другое решение. Что если мы поговорим с противником прежде, чем быть его по лицу? Возможно, это сделает его более настроенным на разговор.
— Переговоры? Прежде, чем дать им понять, что мы можем сделать, если они не отступят?
— Именно. Я полагаю, товарищ Карпов, они уже знают, на что мы способны после того, что случилось в Северной Атлантике. Они знают, что мы можем с ними сделать прежде, чем они смогут сделать что-либо нам. Они знают, насколько мы опасны. Они знают все это, и все же они здесь. Это ведь можно счесть проявлением отваги?»
Сначала переговоры. Что же, адмирал, я так и поступил, сказал Карпов воображаемому Вольскому, ощущая странность в том, что его нет и желание, чтобы он здесь был. Когда он был здесь, вся ответственность за вступление в бой и нанесение урона врагу ложилась не только на его плечи. Он мог советовать и предлагать решение, как опытный боевой офицер. Но вся моральная сторона ответственность ложилась на Вольского.
Но адмирала здесь не было. Он находился за много десятилетий от них, ведя собственный бой с американцами. Жив ли он еще, подумал Карпов? Он отправил меня, сделал ход конем, дав мне Краснознаменный Тихоокеанский флот, и все, что он него осталось, продолжало вести бой с американцами.
Сначала переговоры. Вот что из этого вышло. Хэлси все еще был там, полный решимости, как и британский адмирал, и шел навстречу.
— Нам предстоит настоящий бой, Роденко, — тихо сказал он. — Они выставили эту линию с целью найти нас. Наши помехи подавили их радары, и теперь им нужно обнаружить нас визуально.
— Что они и делают, товарищ капитан, — ответил Роденко.
— Я также ожидаю, что скоро появятся самолеты.
Что-то в голосе Карпова выдавало его опустошенность, усталость и желание бросить все. Роденко внимательно следил за капитаном, видя, как его взгляд перемещался по тактическому планшету, отмечая те или иные объекты. Он словно что-то оценивал, делал какие-то выводы, но его движения казались механическими. Он производил впечатление машины, компьютера, занятого холодными расчетами военных операций. Но Роденко понимал, что он был человеком, пережившим за последнее время множество эмоциональных потрясений. Карпов выглядел опустошенным и очень уставшим. Его начал наполнять адреналин, когда флот столкнулся с силами капитана Таннера… Казалось, это было так давно, хотя на самом деле всего несколько дней реального времени назад. Капитан мало спал, и время от времени от него можно было уловить запах водки. У всех людей был свой предел.