Паэлья от Синей Бороды

Калинина Наталья Дмитриевна

– Не-ет! – закричала я и замахнулась, чтобы разбить окровавленное зеркало. Но вместо него на осколки разбилось мое сознание.

X

Я очнулась не мгновенно. В себя я приходила постепенно. Словно по очереди вступали в игру музыкальные инструменты, внедрялись посторонние звуки: какое-то бумажное шуршание, осторожные шаги, будто ходили на цыпочках, приглушенный до шепота разговор, звук задвигаемой шторы, скрип приоткрывающейся двери. И последним в мое сознание, окончательно разбудив его, вклинился голос мужа:

– Кариньо, зачем ты это сделала? Зачем?

Я открыла глаза

и увидела нависшего надо мной Антонио. Его красивое лицо искажала гримаса страха, тревоги, удивления.

– Что – сделала? – шепотом спросила я, осматриваясь. Нахожусь в спальне, в кровати. В комнате, помимо мужа, присутствует уже известный мне доктор Хавьер.

– Это, – тронул он меня за руку. Я опустила глаза и увидела, что мои запястья туго забинтованы. Я вопросительно посмотрела на доктора, но тот, наклонившись к уху Антонио, что-то сказал ему, на что тот кивнул. И доктор, попросту не заметив моего вопросительного взгляда, вышел из комнаты.

– Что случилось, Антонио? – тревожно спросила я, потому что ситуация начала не на шутку пугать своей непонятностью.

– Отдыхай, кариньо, отдыхай, – со скорбной миной произнес он, игнорируя мой вопрос.

– Что случилось, Антонио?! – уже громче повторила я и, несмотря на его протесты, села. Голова сильно кружилась, движения давались с трудом от сильной слабости. Похожую слабость я испытывала, когда принимала душ. Душ. Зеркало. Чужие глаза у моего отражения. Кровавые подтеки. Голос. Это все вспомнилось, но вот что было потом? Под молчаливым взглядом мужа я опустила глаза на свои руки и внимательно осмотрела их, будто видела впервые. Ранку на пальце, который я обрезала о край зеркала, удалось обнаружить не сразу – такая она была маленькая. Странно, что этот крошечный порез спровоцировал такое количество крови. Или это была кровь не из пальца? И вообще не моя кровь? И не кровь? И не было ее вовсе?

А запястья – забинтованы…

– Я нашел тебя в ванной, – после долгого молчания наконец-то разжал губы Антонио. – Ты лежала на полу, а твои руки… Ты порезала вены, Даш-ша. Зачем, кариньо, зачем? Мы с тобой все решили… Что все будет хорошо. Не понимаю, кариньо, зачем?..

– Нет-нет, – горячо зашептала я. – Я не резала себе вены, правда. Ты мне веришь?

По глазам мужа было видно, что ему бы хотелось верить мне, но он не верит.

– Я не делала этого, Антонио! Мне стало плохо, когда я принимала ванную. А потом…

И осеклась, подумав, что рассказывать мужу о странном видении в зеркале не стоит. Только усугублю ситуацию, которая и так уже поворачивалась не в мою пользу. Что же произошло там, в ванной?

– Что – «потом»? – жадно ухватился за мою недосказанность Антонио.

– А потом – не знаю. Я очнулась уже здесь, сейчас.

Разочарование в глазах мужа было неподдельным. Похоже, он ждал, что я расскажу ему подробности, как и почему вскрыла себе вены.

– Ты была в ванной на полу, – снова начал он по кругу. – Кровь, много крови…

– Где? На зеркале? – порывисто спросила я.

– И на зеркале тоже. Это потому, что ты порезала руки.

– Антонио, я не резала себе руки! Порезала только палец, вот, смотри! Но это случилось, когда я вытирала зеркало. Но вены – нет. Зачем мне это делать?

– Я тоже тебя спрашиваю – зачем? – наморщил лоб Антонио.

И я громко застонала от бессилия, потому что переубедить его в том, что я не пыталась совершить суицид, показалось невозможным.

– Тебе плохо, кариньо? – встревожился муж.

– Да,

мне плохо. Я хочу спать, – ответила я, лишь бы прекратить этот бессмысленный разговор. Вернемся к нему позже, сейчас мне сложно спорить. Я действительно все еще нехорошо себя чувствовала, видимо, от потери крови. Мне бы уснуть – вновь уснуть, сбежать в сон от тревожных мыслей. Потому что я действительно не понимаю, что произошло там, в ванной. И мне от такого провала в памяти, мягко сказать, неуютно.

– Спи, кариньо, – погладил меня по щеке Антонио. И, поправив на мне одеяло, поцеловал в затылок и вышел.

Почти весь следующий день я проспала и встала уже к вечеру, к возвращению мужа. Меня все еще шатало от слабости, но я прошла в ванную, чтобы умыться и почистить зубы. И не без некоторой дрожи глянула в зеркало, которое так напугало меня вчера. Зеркало как зеркало, без кровавых подтеков – я специально оглядела его внимательно, выискивая следы вчерашнего происшествия. И отражение как отражение. Пусть и синяки под глазами, излишняя бледность, но это было мое изображение.

Умывшись, я присела на край ванны. Что-то не получается. Не складывается. В моей голове. Я точно помню, что принимала душ и все поначалу было хорошо. Потом – наваливающаяся слабость. Зеркало. Чужие глаза в нем. Кровь, растекающаяся по зеркальной поверхности, не из порезанного пальца. И голос, отчаянно призывающий бежать. Мне хотелось думать, что вчерашнее происшествие приснилось, но забинтованные запястья утверждали, что произошло что-то, что выпало из моей памяти.

Господи. Ничего не понимаю. Да и чем я могла порезаться? Даже бритвы у меня не было: я пользовалась для депиляции специальным кремом и эпилятором. Что же случилось? Муж не может дать мне объяснений, он, похоже, знает не больше моего. Может, разыскать Розу и спросить у нее? Пожалуй, так и сделаю, тем более что все равно собиралась спускаться вниз что-нибудь перекусить. Но прежде чем выйти из ванной, я развязала бинты и внимательно осмотрела свои руки. На запястьях – по тонкому поперечному порезу, будто по ним провели лезвием. Я осторожно потрогала запекшиеся корочки и решительно выбросила бинты в мусорное ведро. Прочь лишнее напоминание.

Я всегда относилась отрицательно к суициду. Пусть и не была особо верующей, но самоубийство считала страшным грехом. Никогда бы я не решилась на такое, находясь в здравом уме и твердой памяти. Но сейчас насчет «твердой памяти» я сомневалась и, если уж начистоту, то и «здравого ума» – тоже. Так что не знаю, что я могла вчера выкинуть. Не знаю.

Я переоделась в своей комнате в джинсы и любимую толстовку и бегом спустилась вниз.

– Роза! – громко крикнула я. И, не услышав ответа, вновь позвала домработницу. Но она не отозвалась. Я вошла на кухню, посмотрела на настенные часы – почти девять вечера. Роза, видимо, сделала свои дела и ушла, не дожидаясь ужина. Я прошла к плите и приподняла крышку оставленной на ней кастрюли. Какой-то рыбный суп, очень ароматный и еще горячий. От такого аппетитного запаха у меня закружилась голова, и я решила не ждать Антонио и поужинать прямо сейчас. Тем более что за весь день ничего не съела, и вчера тоже, если не считать принесенного мне мужем сока. Поэтому я с чистой совестью налила себе пиалу супа и, взяв большой ломоть свежего хлеба, принялась жадно есть. Роза – отличная кухарка, и при всей моей несимпатии к ней, я была ей очень благодарна за такую вкусную и питательную еду.