Палачи и жертвы
Шрифт:
А теперь я приступаю описывать главную сцену этого застолья, так сказать, острейший гвоздь любого шоу, где произошла неординарная история и многим подобная наглость показалась чересчур отвратительной. Под вечер, когда царила атмосфера скорее деловитости, нежели уныния, и уже откровенно слышался звон искрящихся бокалов, в зале играл свет больших свечей, Андропов подозвал к себе Федорчука. Тот, наклонившись, услышал всего два слова: ''уже пора''.
– Прям щас, Юрий Владимирович?
– А когда же? Конечно, щас! Я
– Но...
– Без каких либо но! Выполнять я сказал (резко отвернулся от него).
Получив своеобразную лаконичную установку, Федорчук подошел к совершенно пьяному и даже веселому Чурбанову.
– Юра, есть разговор. Выйдем, покурим.
Они вышли в большой светлый коридор, а оттуда на широкую веранду. Стоял холодный вечер, было темно. Кругом окна жилых домов светились желтым цветом. Невольно вспомнилась песня Шуры "Московские окна''. Чурбанов смотрел на Федорчука мутным взглядом. Тот приготовился, как актер на сцене, набрал побольше воздуха, задержал дыхание, будто готовился нырнуть в набегающую волну и начал:
– Юра, какое горе, какая беда. Бедный Леонид Ильич, бедный...
– Да уж...
– Да жаль, жаль. Прекрасный был человек, просто прелесть. Многое мог бы еще сделать для людей, многое.
– Да уж, да...
– И должен остался он некоторым людям...Так сказать, унес с собой кое что.
– Чего? Что ты мелешь?
– Я серьезно говорю, Юр! Должок за ним остался.
– Кому должок?
– Мне, мне он остался должен.
– Тебе? Ты что офанарел, что ли? Кто ты, а кто он?
– Да уж Юра, именно мне. Бриллиантовый комплект я ему лично давал, месяц назад. Это дорогой подарок, на сумму минимум 100 тысяч рублей. Это был аванс для моего назначения. Он собирался отправить меня послом в Англию. Так что, сам подумай в каком я положении?
– Ну а что ты от меня то хочешь?
– Как что, как что, Юр? Изделие я свое хочу обратно получить. Больше мне ничего не надо.
– Ты что, совсем долбанулся? Ты кому давал его, мне? Нет! А если нет, то какого хрена от меня хочешь?
– Слушай, ты здесь не дерзи. Нехорошо, все-таки поминки тестя. А комплект надо бы вернуть. Время пришло, старичок, отвечать за базар.
– Послушай Федорчук, я и так тебя всю жизнь ненавидел, а теперь оказывается, мы тебе еще должны.
– Ты свои чувства попридержи при себе, Чурбанов. Все баранку свою гнешь. А на счет ненависти я тебе вот что скажу. Ненависть, друг мой, тоже надо заслужить. Ненависть тоже чувство, это лучше, чем равнодушие. Люди, не имеющие врагов, ничего не стоят. Кто говорит, что он со всеми в прекрасных отношениях, значит он ненужный материал.
– Слышь, Федорчук, ты здесь философию не разводи. В общем, вот так. Ни про какие бриллианты я не знаю, да и не верю.
– Тэкс, товарищ Чурбанов, значит так, да? Значит вы отказываетесь вернуть долг?
– Да что ты пристал? Вот пиявка, а! Какой долг? Какой на хрен долг?
– Бриллиантовый комплект говорю, понял!! А если не вернешь, то я доложу об этом Юрию Владимировичу. Тогда уже пеняй на себя, чурбан деревянный.
– ...Ты че? Ты это че?
– А че, я ничо.
– ...Допустим ты говоришь правду. Ну? И откуда ж я тебе этот хренов комплект достану?
– Это не моя забота, родная ты моя милиция.
Нервы у обоих были на пределе. Но после упоминании имени Андропова Чурбанов явно скис. По спине пробежал мороз. Он понял, что Федорчук не будет пользоваться его именем, не получив добро на это. Это явно происходит по указке того. Федорчук заметил в глазах Чурбанова нерешительность. Было бы странно, если бы он это не заметил. Иначе, какой он чекист.
– Ну че, Чурбанов? Где мой товар?
– ...Ладно...Давай завтра.
– Что завтра?
– Увидимся завтра, вот что!
– Лады.
Довольный Федорчук, подпрыгивая, вошел в зал и с радостью пропустил еще граммов 200 водки. После того как принял на грудь, он сделал мучительное лицо и жадно закусил. Рядом сидел Тихонов и на его вопрос ''за что пьем', Федорчук одобрительно кивнул головой (рот был набит едой), сдавленным голосом ответил: ''за приказы начальства, которые всегда приятно выполнять''. При этом он не успел донести черную икру ко рту, и уронил часть ее на пиджак Тихонова, от которого почему-то пахло мочой. И главное, Тихонов не удивился, а лишь улыбнулся, потом тихо, почти шепотом, сказал:
– Вот сейчас мы заживем, а, Федорчук. Вот хорошо будет.
При этих словах у него было совсем другое выражение лица. Он с таким оптимизмом смотрел вперед и радовался будущему, будто у него договор с Богом, и он проживет на свете еще как минимум 30 лет. Федорчук среагировал на его слова следующим образом:
– Хорош болтать, товарищ Тихонов, и подмигнул Терешковой, которая ответно моргнула Федорчуку. Последний подсел вплотную к советской космонавтке.
– Кстати, Валя, мы с тобой знакомы давно, но еще не переспали. Непорядок!!!
– Сами виноваты, товарищ генерал. Все шпионов ловите.
– Говорят, ты в постели знойная. Хочу убедиться, товарищ космонавт.
– Факнешься со мной сегодня, товарищ чекист?
Увы, у нас мало времени обрисовывать это застолье, где Федорчук уже начал щупать Терешкову, но история приглашает автора вместе с читателем посмотреть концовку, главную сцену этого рассказа.
На следующий день, около трех часов дня, на берегу Москвы-реки встретились Федорчук и Чурбанов. Последний, передав большой сверток, уехал. Федорчук при Андропове раскрыл содержимое, где оказалось пол миллиона рублей. Андропов из под очков взглянул на стоящего справа от него Федорчука: