Пальмы в снегу
Шрифт:
— Мы готовим его традиционным способом. Взбираемся на пальмы при помощи тонких тросов и петель из лиан, срезаем мужские соцветия, — он махнул рукой, словно и впрямь что-то срезал, — и собираем стекающую жидкость в кувшины или сосуды из сушеной тыквы. Затем оставляем полученную жидкость бродить несколько дней, а то происходит очень, очень медленно. Да, вину нужно выстояться, чтобы набраться крепости.
— Как и буби, — вставил Инико, и все засмеялись, дружно закивав.
Ужин подошел к концу, и вождь принял серьезный вид. Все замолчали, и Димас начал рассказывать на испанском историю своего народа, которую,
— Моламбо, Лорите, Лопоа, Моадиабита, Сепаоко, Мооката, А-Лобари, Оритье... – торжественно провозгласил Димас имена королей.
Кларенс закрыла глаза, слушая пересказ истории земли буби, и перед ее глазами вставали картины эпохи рабства и противостояний между буби и испанцами, имевших место, пока не было заключено окончательное перемирие.
— Колонизаторы отменили саму должность короля, — прошептал Инико. — Но для нас король по-прежнему остается национальным символом. Я знал Франсиско Малабо Беосу. Он был нашим духовным отцом. Заметь, он родился в 1896 году, а умер всего пару лет назад, в возрасте ста пяти лет.
— Просто не верится! — прошептала Кларенс. — Учитывая среднюю продолжительность жизни...
— Слушай, — перебил ее Инико, — сейчас начнется часть, которая мне особенно нравится: рассказ о подвигах Эсааси Эвееры.
Димас принялся рассказывать о жизни местного короля Моки, провозгласившего себя королем Риабы, а затем — Малабо. Он описывал Эсааси Эвееру как сильного, отважного и решительного юношу, который так сильно ненавидел колонизаторов, что со всей яростью нападал как на поселенцев, явившихся из-за океана, чтобы присвоить пахотные земли, так и на своих соотечественников-буби, проявивших симпатию к белым. В конце концов, колонизаторы взяли его в плен и заточили в тюрьму «Блэк-Бич» вместе с женами, которых тюремщики зверски избивали и насиловали в присутствии короля, объявившего голодовку.
Воцарилось глубокое молчание, когда Димас рассказал о конце Эсааси Эвееры, который был, по версии колонизаторов, обращен в истинную веру, крещен и похоронен под именем Пабло Сас-Эбуэры, а по версии буби, убит колонизаторами и похоронен в горах Моки сидящим на троне, как, по обычаям буби, принято хоронить королей.
Димас закончил беглый обзор истории острова и перешел к описанию собственной жизни. Под конец Инико иронично прошептал ей на ухо:
— А сейчас Димас расскажет, как хорошо жилось, когда здесь правили люди твоего народа.
И действительно, вождь с воодушевлением рассказал о своей молодости в Санта-Исабель; о том, как уютно ему жилось в городе, в маленьком домике, вместе с женой и детьми; он работал бригадиром батас — или, попросту говоря, рабочих — на плантации какао под названием Констансия, и его жалованья вполне хватало, чтобы приобрести машину, а его дети могли ходить в школу.
Краем глаза
Димас ненадолго прервался, чтобы сделать глоток из своей плошки, и Кларенс не замедлила вмешаться:
— А эта плантация, Констансия... она далеко от Сампаки?
— О, совсем рядом. На Сампаке нечасто бывал, но знал людей, которые там работали. Там был один врач... — Димас прикрыл глаза, вспоминая. — Его звали Мануэль. Очень хороший человек. Однажды он мне сильно помог. А потом уже я его отблагодарил. Мне хотелось бы знать, жив ли он еще?
У Кларенс замерло сердце. Врач по имени Мануэль? Примерно одних лет с Димасом, прикинула она, сопоставив даты. И какая ей от этого польза? Не сюда же посылали деньги — в эту захолустную деревушку? В этом не было никакого смысла.
— А вы не знаете, была ли у этого Мануэля жена по имени Хулия? — спросила она.
Димас удивленно вытаращил глаза.
— Да-да, я помню, именно так и звали его жену... Дочка дона Эмилио... — голос его зазвучал совсем тихо. — Ты что, в самом деле их знаешь?
— Мануэль не так давно умер... Хулию я знаю лучше... — Кларенс не хотела показаться излишне заинтересованной. — Они были здесь вместе с моим отцом Хакобо и дядей Килианом. — Она вглядывалась в лицо вождя, однако не заметила в нем никаких перемен. — Может, вы их помните...
Димас покачал головой, что-то проворчав себе под нос.
— Имена мне определенно знакомы, — ответил он. — А вот лица стерлись из памяти. Возможно, кого-то из них я и знал, но с тех пор прошло столько лет...
Кларенс решила сделать еще один ход. Она хотела знать, есть ли хотя бы крошечная вероятность, что Димас — один из тех друзей из Уреки, через которых, предположительно, пересылал деньги ее отец. Но кому? И почему?
— Так говорите, Мануэль вам помог, а потом вы его отблагодарили...
Димас потер лоб, словно хотел остановить поток воспоминаний о той эпохе.
— Тогда были трудные времена для всех: и для негров, и для белых...
— Белые посадили в тюрьму твоего брата, — резко вмешался Инико, которого раздражали ностальгические воспоминания Димаса. — Они отправили его в «Блэк-Бич». И там его пытали.
Димас сначала кивнул, но затем покачал головой:
— Его убили не белые. Его убил Масиас. Это он уничтожил всех, кто развивал экономику и поднимал страну из руин. Как, кстати, и я.
— Масиаса привели к власти белые, — упрямо стоял на своем Инико.
— Но они же дали вам независимость, — заявила Кларенс, пользуясь возможностью вернуться к интересующей ее теме. — Разве вы не этого хотели?
— Мне никто не давал независимости, — оскорбленно ответил Инико, не глядя на нее. — Я буби. Первыми жителями этого острова, истинными его уроженцами, до того как на него наткнулся первый корабль волей злодейки-судьбы, были буби. Тогда здесь не было ни португальцев, ни испанцев, ни англичан, ни фангов. Но когда у Испании не осталось другого выхода, кроме как дать Гвинее независимость, поскольку этого требовала ООН, они сделали это самым вредительским способом, какой только смогли придумать: внушили параноику-фангу блестящую мысль, будто мы с ними — один народ! Как будто возможно соединить день и ночь!