Пальмы в снегу

Габас Лус

Некоторые трясли деревянными колокольчиками, издававшими низкий монотонный звон, который сливался с голосами танцовщиц, столь же низкими и монотонными. Другие били оземь ногами и ударяли посохами, издавая простую дробь. В конце концов, Кларенс поймала себя на том, что шепотом подпевает. Она не понимала, о чем они поют, но это было неважно. Несмотря на выпитое вино и усталость, смысл этого послания был для нее более чем ясен, прозрачен и очевиден. Все они — часть одного и того же народа, той же земли, той же истории. Все делят один и тот же круговорот жизни от самого начала времен. Это первобытное зрелище свело

на нет разрыв между вечностью и этой минутой, которая будет возвращаться вновь и вновь.

Когда танец кончился, Кларенс почувствовала себя спокойной, умиротворенной и расслабленной. Стоявший рядом Инико одним глотком допил остатки вина. Кларенс наблюдала за ним, пытаясь мысленно с ним связаться. Как он тогда сказал: у нас с тобой намного больше общего, чем ты думаешь? И теперь она чувствовала, что с ним ее связывает намного больше — общий язык, общая католическая традиция, одни и те же песни, которые они пели в детстве — чем, скажем, с голландцем, хоть тот и белый.

Как же победить его обиду на испанцев? Как объяснить, что ярость — это зло, и в конечном счете она выплескивается на тех, кто ни в чем не виноват? Как заставить понять, что, если уж не можешь бороться за безнадежное дело, то лучшее решение — согласиться на компромисс? И порой требуются долгие годы, чтобы река, вышедшая из берегов, вернулась в свое прежнее русло?

Инико медленно потянулся, хвастаясь великолепной фигурой, затем протянул к ней руку, с неотразимой улыбкой наклонился к ней, глядя в глаза, и припал к ее губам своими твердыми губами.

— Я мог бы остаться здесь еще на пару недель... — прошептал он. — Неужели тебе не хочется каждое утро купаться в водопаде?

Кларенс вздрогнула, вспомнив эти минуты. Очевидно, Инико вновь решил ее соблазнить.

— Это очень заманчиво, но у меня в Пасолобино тоже есть свой маленький рай... — прошептала она. — А кроме того, как насчет остальной части острова — Сан-Карлоса, или Лубы, как вы его сейчас называете, большого каньона, и пляжа Аленья — чудесного пляжа с белым песком, откуда рыбаки уходят к острову Попугаев? Как насчет Батете с деревянной церковью? Разве ты не хотел показать мне все это? Как ты можешь просить, чтобы я отказалась от половины самой лучшей турпоездки в моей жизни?

— Я возмещу тебе все это, а потом обязательно покажу, когда вернешься на Биоко.

Кларенс бросила на него лукавый взгляд.

— Ну что ж, согласна, — уступила она, уловив двойной смысл в его словах. — В любом случае, не думаю, что на свете существует место, способное сравниться с пляжем Морака.

— Подожди — и увидишь!

Кларенс прикрыла глаза, чувствуя, как блаженный холодок пробежал по ее спине.

— Я имею в виду, конечно, что ты наконец сможешь осмотреть всю Сампаку. — Инико заметил, как она покраснела, и решил разрядить неловкое молчание. — Что ты об этом думаешь? Неужели я откажусь от возможности снова посетить место, где мы познакомились?

Инико встал и подал ей руку, помогая подняться.

— Знаешь, Кларенс, — сказал он. — Просто не могло случиться, чтобы ты, прибыв на остров, познакомилась здесь с кем-то другим, а не со мной и Лахой. Духи так пожелали. И мы не можем противиться воле духов. У них есть на это причина, они знают, что делают.

Кларенс вспомнила, как сама удивлялась, почему вдруг

почувствовала влечение именно к Инико, а не к Лахе. Возможно, на это у духов тоже были свои причины.

Во дворе уже начал накрапывать дождь.

Замечание Инико пробудило какое-то странное ощущение.

Словно что-то в ее крови тоже знало об этом.

— Ты помнишь тот день, когда я на тебя налетела?

Это было всего три недели назад, но Кларенс казалось, что с тех пор прошла целая вечность.

— Когда я принял тебя за новую секретаршу? — уточнил Инико.

Кларенс рассмеялось.

— Да, именно тогда. Должна признаться, ты меня немного испугал.

— Надеюсь, теперь у тебя это прошло? — усмехнулся он.

— Хм, — протянула она. — Не совсем. Когда я встретилась с тобой в Сампаке, а потом в доме твоей мамы, ты мне показался угрюмым и неприветливым.

Инико с улыбкой повернулся к ней.

— Да-да, — настаивала Кларенс. — Мне даже казалось, что я совсем тебе не нравлюсь. Не помнишь? Тогда, во время ужина, твоя мама что-то сказала тебе на языке буби, и после этого ты ко мне переменился.

Инико молча кивнул.

— Что она тебе сказала? — спросила Кларенс.

— Устроила выволочку. Сказала, что я не должен судить, не зная тебя.

— И ты последовал ее совету. Я заметила, как изменилось твое поведение. Если бы сейчас правил король Эвеера, тебе бы угрожала тюрьма за симпатию к белой женщине.

Он рассмеялся.

— Если бы сейчас правил король Эвеера, — ответил он, — боюсь, это тебе бы грозила тюрьма за попытку захомутать буби.

Инико остановил внедорожник перед ржавой табличкой с остатками красной краски, на которой было выбито название: «СА_ПАК_» — две буквы совершенно стерлись.

— Ты такая умная, столько читала, и тебе нравятся наши имена... Ты знаешь, что означает «Сампака»?

Кларенс призадумалась. Помнится, плантация была заложена рядом с деревней, которая называлась Сарагоса...

— Думаю, это какое-то местное название, — сказала она наконец.

Инико торжествующе улыбнулся.

— «Сампака» — сокращенное имя одного из первых вольноотпущенников, прибывших в порт Кларенс в те времена, когда на острове хозяйничали англичане. Имя этого вольноотпущенника, Самуэля Паркера, превратилось сначала в «Сэм Паркер», а потом его стали произносить как «Сампака».

Кларенс повернулась к нему.

— А это ты откуда знаешь? — спросила она.

Инико пожал плечами.

— Мне объяснили в школе, когда я был маленьким. Или позже, когда я уже работал брасеро. Не помню... Ну что, едем?

— Еще один вопрос, — сказала она. — Мне хотелось бы знать, не тоскуешь ли ты по тем годам, что провел на плантации?

Несколько секунд Инико раздумывал.

— Я был там счастлив в детстве, но потом, когда меня вынудили туда вернуться, работа была тяжелой и утомительной. Так что я чувствую странную смесь ностальгии и неприязни...

Она устремила взгляд в сторону величественных пальм, на стволах которых, на высоте примерно двух метров, красовались белые рисунки. Пальмы отстояли одна от другой на расстояние метра, образуя две длинные параллельные линии, отделенные друг от друга грунтовкой, и сходились вдали в одной точке: казалось, сплошной зеленый туннель заканчивается впереди тупиком, чтобы поймать и заточить путника.