Пальмы в снегу

Габас Лус

Кларенс, как ни была ошарашена, все же смогла взять себя в руки и ответить.

— Я знаю, что их было много, — рассерженная выпадом отца, она тоже повысила голос, защищаясь. — А как насчет Грегорио, Марсиаля, Матео, Сантьяго?.. Уж их-то вы должны помнить?

— Оставь этот тон, дочка! — Хакобо погрозил ей пальцем. — Конечно, мы их помним; они были такими же служащими, как и мы.

Он замолчал и как-то странно покривил губы.

— Кстати, откуда ты узнала их имена? — спросил он.

— Я видела их в архивах плантации. Я нашла там ваши

дела и дело дедушки Антона. Они все еще там, вместе с историями болезни. Кстати, папа... — вспомнила она, — я не знала, что ты несколько недель пролежал в больнице. Должно быть, ты был серьезно болен, вот только там не написано, чем именно.

Кармен повернулась к мужу.

— А я ведь этого не знала, Хакобо, — заметила она. — Почему ты мне никогда об этом не рассказывал?

— Я вас умоляю! — закатил глаза Хакобо. — Я уже и сам не помню, — он взял бутылку, чтобы налить себе еще вина; его рука дрожала.

Он посмотрел на Килиана, молча умоляя не вмешиваться.

— У тебя тогда случился тяжелый приступ лихорадки; ты свалился в одночасье и всех нас перепугал, помнишь? — Килиан улыбнулся Кларенс. — Каждый третий с нею хоть раз да свалится, если не каждый второй. Меня удивляет, что там до сих пор хранят такие пустяки.

Кларенс обвела взглядом остальных женщин: только ли она догадалась, что оба лгут? По всей видимости, да. Кармен, вполне удовлетворенная таким объяснением, встала, чтобы подать десерт.

— А где подарки, которые ты нам привезла? — спросила она певучим голосом. — Ты же привезла нам подарки, правда?

— Ах, ну разумеется, привезла!

Но Кларенс не собиралась мириться с неудачей первой атаки.

Теперь предстояла самая трудная часть.

— Да, вот еще что... — На миг она поколебалась. — Меня узнал не только Саймон.

Килиан склонил голову, приподняв бровь.

— В ресторане ко мне подошла одна женщина в сопровождении сына... — она замялась, так и не решившись произнести слово «мулат». — Она была уверена, что я ей кого-то напоминаю — кого-то из времен ее молодости. Все ее называют мамашей Саде...

— Саде... — повторила Даниэла. — Все гвинейские имена такие красивые? Похоже на имя какой-нибудь прекрасной принцессы...

— Боюсь, от этой принцессы мало что осталось, — Кларенс невольно поморщилась. — Это беззубая старуха, скорее похожая на ведьму.

Оба брата снова устремили на нее пронзительные взгляды.

Прошло несколько секунд. Ничего. Никто даже ухом не повел, что лишь сильнее возбудило ее любопытство. Разве не естественнее было бы выразить удивление или возмущение?

— Я решила, что она меня с кем-то спутала, но она требовала, чтобы я назвала имя моего отца.

Килиан закашлялся.

— И ты ей сказала? — спросил он.

— Разумеется, нет. Я сказала, что он умер.

— Ну спасибо! — шутливо возмутился Хакобо, заставив улыбнуться Кармен и Даниэлу. — И почему же ты так сказала?

— Просто мне не понравилась эта женщина, — ответила Кларенс. — Говорили, будто бы в колониальную эпоху

она была проституткой, и что дела ее шли так хорошо, что под конец она сумела прибрать к рукам весь этот бизнес. А еще... — Кларенс слегка закашлялась, — говорили, что она любила какого-то белого, который заделал ей ребенка... — тут она снова закашлялась, — а потом бросил. После этого она не захотела больше иметь детей.

— Редкостное бесстыдство! — покривила губы Кармен. — Хотя, если, как ты говоришь, она была проституткой — тогда, конечно... Могу представить, с какими гнусными типами она путалась...

Кларенс одним глотком допила вино.

— Мама, я уверена, что многие ее клиенты были белыми служащими с плантаций... Может быть, даже...

Она замолчала, многозначительно посмотрев на отца.

— Хватит, Кларенс, — остановила ее мать. — Достаточно.

Кармен тут же решила сменить тему.

— Так как насчет подарков, дочка? — напомнила она.

Кларенс встала. Всю дорогу до своей комнаты она проклинала злую судьбу.

Это был тупик. Она готова была поклясться, что ни Хакобо, ни Килиан все равно не скажут всей правды. Ни Кармен, ни Даниэла не выразили удивления, но ей самой было ясно: они что-то скрывают. А как она может что-то узнать, если никто не желает ей отвечать?

Ну, хорошо, положим, имя Саде и впрямь ничего не значит ни для кого из них. Теперь надо посмотреть, как они отреагируют на имя Бисилы. Хотя, Кларенс была уверена, что если уж сама Бисила не помнит никого из них, то они тем более вряд ли помнят о ней. Как вовремя у всех вдруг отшибло память!

Забрав из комнаты несколько сумок, она решительно направилась в столовую.

После того, как все вскрыли свои свертки, восхищенно обсудив деревянные фигурки животных, трости из красного дерева, эбеновые статуэтки, ожерелья из раковин и самоцветов, кожаные браслеты, амулеты из слоновой кости и дивной красоты национальный костюм, который она привезла Даниэле, Кларенс открыла пакет, переданный Инико, и вынула из него пробковый шлем.

— А вот и последний подарок! — возвестила она, надевая на голову шляпу из ткани и пробки. — Это мне подарила мать Инико. Как-то она пригласила меня к себе в дом на ужин. Там были Инико, его брат Лаха — точнее, Фернандо Лаха, и она. Ее зовут Бисила, и она прекрасная женщина. В ваше время она работала в Сампаке медсестрой...

В столовой снова воцарилась мертвая тишина.

И снова — ничего. Ни единого слова.

— Ах да! — вспомнила Кларенс. — Она передала свои наилучшие пожелания тому, кому я решу отдать пробковый шлем. Может быть, даже кому-то из вас! Меня это очень тронуло. Взгляните, это же почти антиквариат!

Она сняла шляпу и отдала ее Даниэле, которая тут же надела ее на голову, затем сняла, с любопытством осмотрела и передала Кармен, которая тоже внимательно оглядела шляпу.

Килиан не сводил глаз с этого предмета. Казалось, он с трудом дышал; его губы были крепко сжаты.