Пальмы в снегу
Шрифт:
«Неудивительно», — подумала Кларенс.
Прошло уже несколько недель, а дело так и не сдвинулось. Хакобо и Килиан упорно избегали гвинейской темы, а она не отваживалась спрашивать напрямую. Месяц назад в Пасолобино снова приехала Хулия, но они с тех пор виделись всего пару раз. Оба раза Кларенс старалась переключить разговор на свою поездку, постоянно упоминая имена Саде, Бисилы, Лахи и Инико, но, если ее подруга что-то и знала, то упорно хранила молчание. С тех пор у Кларенс возникло ощущение, что Хулия стала ее избегать.
Сколько раз ее одолевало искушение пойти к отцу и высказать
В общем, она решила набраться терпения и ждать, пока небо пошлет ей знак. Как будто это так просто...
— Ты молчишь, Кларенс, — голос Даниэлы вывел ее из раздумий. — Я спросила, чем ты так озабочена.
— Ах, прости, — ответила Кларенс. — В последние дни у меня слишком много свободного времени. Вот вернусь к работе, и все пройдет.
— Да, конечно. Папа тоже последние недели ходит задумчивый и выглядит как будто виноватым. Не замечала?
Кларенс кивнула. В последнее время Килиан все больше либо бродил по полям и окрестным дорогам, либо сидел в своей комнате. После ужина он больше никогда не оставался поболтать с остальными. И по правде говоря, он вообще почти не разговаривал за столом.
— Наши отцы стареют, Даниэла.
— Да, старость — не радость, — вздохнула та. — На этом этапе жизни с человеком случается одно из двух зол: либо у него портится характер, либо он угасает. С твоим отцом происходит первое, с моим — второе, — она глубоко вздохнула. — Боюсь, с ними это уже началось. Мне повезло больше.
После шествия и танцев их ждал обильный ужин в Каса-Рабальтуэ, на который были приглашены дядья и тетки, кузены и кузины из других деревень. Застолье, как всегда, затянулось за полночь по причине бесконечных разговоров, повторявшихся из года в год: всем известные анекдоты с бородой, всевозможные истории из жизни деревни и долины в целом, сплетни о предках и соседях.
Кларенс, как обычно, наслаждалась ежегодным застольем, но теперь к этой радости примешивалась легкая печаль: слишком уж оно ей напомнило Общий дом в миниатюре. А впрочем, она уже и раньше знала из рассказов дяди, что между ними немало общего.
Наконец, гости поднялись из-за стола, чтобы принять участие в народных танцах и пении. Едва заняв свое место, один из певцов народного ансамбля с гитарами, бандурами и лютнями завел глубоким барионом красивую мелодию, глубоко тронувшую сердце Кларенс. Она опустила голову и закусила губу, чтобы слезы не хлынули потоком из глаз.
А певец снова и снова повторял строки припева:
Вернется май, и деревья
Листвой оденутся вновь,
Но никогда не воскреснет
Умершая раз любовь.
Любовь умерла, я знаю,
И ей никогда не ожить,
И
Не сможет ее возродить
Кларенс смогла набраться терпения, дожидаясь подходящего момента, который все не наступал, чтобы раскрыть семейную тайну; но не могла не думать об Инико. Прошло уже три месяца после возвращения с Биоко.
Они не переписывались — о чем она могла ему написать? Не звонили друг другу — что она могла ему сказать? От Лахи, писавшего ей каждую неделю по электронной почте, она знала, что он здоров — и не более того.
— Что с тобой случилось, Кларенс? — Даниэла положила руку ей на плечо. — Только не говори, что ничего: все равно не поверю. Ты весь день какая-то грустная и словно в воду опущенная. И не только сегодня: ты стала такой с тех пор, как вернулась из Африки.
Она склонила голову набок, пытаясь заглянуть кузине в глаза.
— У тебя там остался кто-то? — спросила она. — С кем тебе пришлось расстаться?
Кларенс не хотела рассказывать ей о возможном существовании своего единокровного брата — по той же причине, по какой не хотела рассказывать о нем Хакобо. Она не раскроет рта, пока не будет уверена на сто процентов. Она пыталась подыскать какой-нибудь двусмысленный ответ, который мог бы успокоить кузину и одновременно удовлетворить ее любопытство. Пусть уж думает, что в тех далеких землях у нее остался возлюбленный. И в сущности, она ведь не лжет.
— В общем, так и есть, — призналась она, — но сейчас мне не хочется об этом говорить.
— Ладно, — согласилась Даниэла. — Только один вопрос: вы с ним еще увидитесь?
— Надеюсь... — вздохнула Кларенс.
Даниэла недовольно нахмурилась, но допытываться больше не стала. Ободряюще похлопав кузину по плечу, она стала слушать последнюю песню, за которую гости наградили музыкантов бурными овациями, прежде чем распрощаться.
По дороге в бар, куда они направлялись, чтобы выпить по стаканчику пунша, кузины столкнулись с Хулией. Пользуясь тем, что Даниэла на минутку отошла поприветствовать каких-то своих знакомых и оставила их наедине, Кларенс решила поговорить с ней напрямую. С тех пор как она вернулась из Гвинеи, Хулия вечно куда-то спешила, что казалось весьма подозрительным. Быть может, она уже жалеет, что навела Кларенс на мысль — не исключено, что ошибочную — о существовании потерянного родственника? И теперь, пока Хулия не решила снова куда-нибудь сбежать, Кларенс предпочла сразу взять быка за рога.
— Хулия, мне хотелось бы знать, точно ли этот Фернандо, который старше меня, родился именно в Сампаке? Не мог ли он родиться в каком-нибудь другом месте — например, в Биссаппоо?
Услышав это слово, Хулия резко подняла взгляд и неотрывно уставилась на нее. Хотела было сделать вид, будто ничего не произошло, но поняла, что уже поздно, и покраснела. Кларенс воодушевилась, охваченная новой надеждой.
— Я... — начала она.
Хулия растерянно потерла лоб. Кларенс никак не могла понять столь странного поведения: то ли Хулия действительно не знает ответа и не хочет признавать, что, возможно, ошиблась; то ли не ожидала, что Кларенс докопается до чего-то, лишь ей одной известного.