Пальмы в снегу
Шрифт:
Тогда она еще даже не подозревала, что в следующем году в семье станет на одного человека меньше.
Порывистый северный ветер срывал с деревьев последнюю листву с небывалой прежде яростью.
Кармен и Хакобо обосновались в Бормоне и, в отличие от предыдущих лет, все реже наведывались в деревню. У Даниэлы было особенно много работы в медицинском центре, а, кроме того, она поступила на онлайн-курсы педиатрии и каждый вечер слушала лекции. Килиан часами колол дрова для камина, возле которого просиживал долгими вечерами. А Кларенс, чувствуя себя неприкаянной, подобно листьям, гонимым осенним ветром, полностью посвятила себя написанию
В один из таких особенно ненастных осенних вечеров она получила по электронной почте письмо от Лахи, где он сообщал, что у него есть возможность в середине декабря наведаться в филиал своей фирмы в Мадриде. Кларенс не сдержалп крик радости и тут же ответила, пригласив его провести рождественские праздники вместе с ее семьей в Пасолобино.
К ее великой радости, Лаха охотно согласился.
До последней минуты она сомневалась, раскрывать ли ей личность Лахи, но в конце концов решила просто сказать родным, что пригласила в гости близкого друга — особенно подчеркнув слово «близкий» — инженера, с которым она познакомилась в Гвинее, а теперь пригласила провести праздники в Пасолобино. Если это и есть тот самый знак, которого она ждала, то она никак не может упустить возможность посмотреть на реакцию Хакобо и Килиана.
Кармен пришла в восторг, узнав, что у Кларенс — наконец-то! — появился близкий друг, которого она сможет угостить своим знаменитым рагу. Отец, со своей стороны, заявил по телефону, что не потерпит в своем доме иностранцев, да еще во время семейных праздников. И вообще, в кои-то веки ему выпала возможность провести Рождество в Бормоне! Даниэлу охватило страшное любопытство, и теперь ей не терпелось узнать все подробности об этом человеке, который, возможно, был безответной любовью ее кузины.
Килиан на миг очнулся от своих дум, посмотрев ей в глаза с каким-то совершенно необъяснимым отчаянием, и ничего не сказал. Ну просто ничего. Лишь протянул руку к портсигару Кларенс, вытянул из него сигарету, зажег ее от одной из четырех церковных свечей, которые Кармен любовно установила в центре соснового рождественского венка, и закурил — впервые за много лет, на глазах онемевшей от изумления племянницы.
Что же до Кларенс, то она ощутила безмерное счастье и вместе с тем неудержимое волнение — оттого, что сможет побыть рядом с братом своего незабвенного Инико.
Должно быть, она уже привыкла думать о Лахе как о брате?
XII
B'aixo la n'eu (Под снегом)
Путешествие на поезде, а затем в автобусе от Мадрида до Пасолобино трудно было назвать комфортным, зато оно дало возможность увидеть страну, чьи обычаи так отличались от обычаев его родины.
Лахе очень хотелось снова увидеть Кларенс, но прежде всего, он хотел познакомиться с ее близкими и провести несколько дней в испанской семье. Сама того не желая, новая подруга пробудила в удивительное любопытство, пожалуй, даже слегка болезненное.
И вот теперь он получил возможность представить, какой могла быть его жизнь, если бы его белый отец заботился о нем. Откуда появились эти безумные мысли, что отец непременно был испанцем, и что именно в этих землях, воздух которых он впервые вдохнул, живут люди с такими же генами?
Лаха был одним из многих, не знавших отцов,
Когда он был маленьким, то готов был утешиться любой ложью.
Сколько раз он, бывало, сочинял, что отец был отважным исследователем, погибшим в ужасной схватке со львом, или разведчиком, который должен исполнить какую-то очень важную секретную миссию, а потом он непременно вернется и найдет его!
Когда же он повзрослел и начал понимать, как на самом деле обстоят дела с молодыми людьми вроде него, вопросы стали прямыми и настойчивыми. Сколько раз он допытывался у деда, чтобы тот рассказал о его происхождении, но тот упорно молчал. Лаха пытался выспрашивать у матери, но Бисила проявила недюжинную твердость, повторяя из раза в раз, что он только ее сын, и больше ничей.
Лаха помнил, как обшаривал дом матери в поисках каких-нибудь памятных вещей или других подсказок. Единственным, весьма слабым вознаграждением за упорство стала половинка выцветшей фотографии белого мужчины у грузовика, обнаруженная среди других фотографий времен молодости Бисилы. Она никогда не узнала, что Лаха тайком стащил эту фотографию, чтобы сделать с нее копию, которую с тех пор всегда носил в бумажнике. Глупо, конечно, но он привык думать, что этот безымянный человек — его отец.
С годами Лаха примирился с тем, что история его матери мало чем отличается от истории мамаши Саде и многих других ей подобных, и его отец бросил их, не испытывая ни малейших угрызений совести. Лаха был не первым и не последним; это, конечно, слабо утешало, но хотя бы избавило от навязчивого желания выяснить свое происхождение. Какой смысл искать и знакомиться с человеком, который все равно не признает его своим сыном? Лаха уже совсем забыл о нем и обо всем, что могло иметь к нему отношение, и жил вполне счастливо...
...До тех пор, пока в его жизни не появилась Кларенс.
Лаха посмотрел на часы. Он уже два часа ехал в автобусе, который как раз сейчас покинул равнинную дорогу и свернул в горы. Спящие равнинные виноградники, ряды которых напоминали вельветовую ткань, со съежившимися от холода лозами, внезапно сменились на пологие холмы, болота и деревушки, с каждым разом становящиеся все меньше. Архитектура строений понемногу тоже менялась.
Вместо высоких многоэтажных зданий он увидел кирпичные домики максимум в три-четыре этажа; одни совсем старыми, другие новенькие, над третьими, еще недостроенными, поднимались вышки подъемных кранов. У него сложилось впечатление, что все эти местечки совершенно не менялись многие годы. Казалось, они словно улыбались ему сквозь века цивилизации, пронеся эту улыбку через все обстоятельства.
Однако когда автобус совершал последнюю часть маршрута, сердце Лахи сжалось. Шоссе стало таким узким, что, казалось, для машины просто нет места между отвесной скалой справа и пропастью над горной рекой слева.
Сорок минут автобус карабкался по узким горным тропам, проложенным в стене каньона, пока наконец не остановился.
Пейзаж вокруг изменился, и деревни, мелькавшие за окном, тоже изменились.
Какие демоны загнали этих людей в горы, заставив поселиться в таком месте, столь непохожем на Экваториальную Гвинею? Была ли это чистая необходимость, или же эти вершины действительно чем-то покорили их сердца?