Пальмы в снегу
Шрифт:
— Поймёшь ли ты, если я объясню, масса? — произнесла она в ответ на безупречном испанском. Голос звучал мягко, с лёгким акцентом. — Думаю, не поймёшь. Ты белый, и ты мужчина.
— Прости, — сказал Килиан, кладя на неё как заворожённый. — Я забыл, что ты говоришь на моем языке.
— Ничего удивительного, что ты забыл. — Килиан понял, что девушка взволнована, и почувствовал к ней странную близость. — Ты же меня раньше ни о чем не спрашивал.
Он хотел ответить, что это ещё не причина, но тут Симон ткнул его локтем в бок, указав на Моси и шепнув, что тому явно
— Gud foy'un, — произнёс он наконец на пичи. — Желаю счастья.
— T`enki, massa clak, — ответил великан.
Когда поздравления закончились, новобрачные двинулись по деревне; за ними следовали несколько человек, распевая торжественные песнопения под аккомпанемент деревянных колокольчиков и трещоток.
По окончании свадебной церемонии начался пир, где полилось рекой пальмовое вино, которым сначала надлежало окропить все углы во славу духов. Кроме вина, на свадебном пиру в изобилии имелся хмельной молочный напиток, которым запивали всевозможные кушанья из риса, ямса, филе дикого голубя, жаркое из белки и антилопы, кусочки вяленой змеи и всевозможные фрукты.
С девяти вечера и до самого рассвета не прекращались танцы; время от времени танцующие возвращались к столу, чтобы подкрепиться новой порцией спиртного, прежде чем снова пуститься в пляс.
Хосе следил, чтобы миска Килиана всегда была полной.
— Озе... твоя дочь, невеста... сколько ей лет? — спросил Килиан, все ещё находясь под впечатлением.
— Думаю, скоро шестнадцать.
— Знаешь, Озе, — признался он, — мы с только часов просидели в риосе с вашими мужчинами, а я до сих пор даже не знаком со всеми твоими детьми.
— Две мои дочери вышли замуж в другие деревни, — не слишком охотно начал объяснять Хосе, — две другие живут в городе вместе с мужьями: работают за деньги в домах белых людей. А здесь, в Биссаппоо, двое моих сыновей работают на земле...
— Но... сколько же их у тебя?
Если посчитать Собеупо, уже получалось всяко больше шести.
— Многие из тех, кого ты здесь видишь — члены моей семьи, мои дети и внуки, — рассмеялся Хосе. — Для падре Рафаэля у меня четыре дочери и два сына, но тебе я могу сказать правду...
Прикрыв глаза, он произнёс вязким от выпивки голосом:
— Невеста родилась прежде Собеупо, а после родилось ещё трое... все они от другой женщины... — Он сжал губы и покачал головой. Все ещё пребывая во власти своих мыслей, он произнёс: — Боги народа буби благоволят ко мне — да, я в них верю. У меня много замечательных детей. И очень работящих. — Он махнул рукой в сторону новобрачных, затем поднёс палец ко лбу и с гордостью добавил: — Она очень умная, Килиан. Самая умная из всех моих десятерых детей! Каждую свободную минуту берет в руки книгу. Рядом с массой Мануэлем она сможет многому научиться, и я очень рад, что она будет жить на плантации.
— Почему же я никогда ее не видел? — безразличным тоном спросил Килиан.
И как могло случиться, что
— Мы всегда кажемся вам, белым, на одно лицо, — весело рассмеялся Хосе. — Но ты не думай, мы вас точно так же не различаем!
«Если бы я видел ее раньше, — подумал Килиан, — то ни за что не спутал бы с другой негритянкой».
Он поискал ее взглядом.
Это его фантазии, или она тоже его ищет?
Моси необузданно пил и крепко обнимал невесту, давая понять всем вокруг, что теперь она принадлежит ему. Килиан тщетно пытался стереть из памяти образ Моси, прижавшегося к ее обнаженному телу.
— О чем ты думаешь, друг мой? — спросил Хосе.
— Да так, ни о чем, — вернулся к реальности Килиан. — А знаешь, Озе? Во всех частях света праздники проходят одинаково. В нашей деревне мы на свадьбах точно так же едим, пьём и танцуем. Завтра эйфория пройдёт, и все станет как прежде.
— Никогда ничего не бывает как прежде, Килиан, — веско заметил Хосе. — Не бывает двух одинаковых дней, как не бывает двух одинаковых людей. Видишь этого человека? — Он кивнул вправо. — Уж на что я чёрный, а этот — ещё чернее.
— Ты прав, Озе. В нашем мире нет ничего одинакового. Живое доказательство этому — ты сам... — Хосе заинтересованно склонил голову к плечу; Килиан на миг замолчал, опустошив стакан одним глотком. — Ты перешел со мной на «ты»!.. Тебе это точно не трудно?
Килиан закрыл глаза, чтобы услышать тишину внутри себя. Весь этот гвалт показался ему отдалённым шумом. Хмель разлился по телу блаженным чувством свободы и парящей лёгкостью.
В какой-то миг, прежде чем он заснул, ему вдруг показалось, будто он стоит на вершине скалы.
У него закружилась голова.
Это ощущение длилось не больше секунды: когда не знаешь, суждено ли тебе просто уснуть или умереть во сне и никогда не проснуться. Всего миг — лёгкая тошнота, потеря сознания, головокружение.
Потом внешнее восприятие совершенно останавливается, и ты остаёшься наедине с бесчисленными видениями ночи.
В эту ночь Килиану снились обнаженные тела, танцующие вокруг костра под дьявольский ритм барабанов. Ему снилось, будто женщина с огромными прозрачными глазами и глубоким взглядом пригласила его танцевать. Его руки обняли ее за талию, а затем поднялись выше, к маленькой груди, непрерывно подрагивавшей в такт музыке. Женщина страстно шептала ему на ухо нежные слова, которых он не понимал. Затем прильнула всем телом. Килиан ощутил упругую мягкость ее сосков, касавшихся его обнаженного тела.
Внезапно он увидел ее лицо — лицо Саде. Он узнал миндалевидные тёмные глаза, высокие скулы, тонкий нос, полные и алые, как осенняя малина, губы. Вокруг какие-то огромные мужчины скакали верхом на женщинах, голося песнопения, с каждой минутой все громче и неотвязнее. Когда же Килиан вновь посмотрел на неё, женщина уже не была Саде, но ее размытая фигура по-прежнему никуда не делась. Ее ласки становились все более неистовыми. Он сопротивлялся, как мог; она силой заставила его вновь посмотреть на себя.