Пальмы в снегу
Шрифт:
Когда могилу засыпали землей и Мануэль подошел к невесте, сообщить ей, что все уезжают, Хакобо не захотел отпускать эту маленькую руку — мягкую и твердую, оказавшуюся вдруг такой сильной.
Наконец, Хулия встала на цыпочки, поцеловала его в щеку, торопливо и ласково погладила по лицу, глядя на него полными боли глазами, и молча удалилась.
Возле свежей могилы остались лишь Килиан, Хакобо и Хосе, который отвернулся от остальных, чтобы достать кое-какие предметы культа, тайком принесенные на похороны. Он палкой проделал отверстие в земле у могилы и посадил священное деревце, насыпав небольшой холмик. Затем окружил холмик
— Это чтобы отогнать души других мертвых, чтобы они его не обижали, — объяснил он.
Хакобо демонстративно отошел, но ничего не сказал.
А впрочем, теперь его слова уже не имели значения. Так или иначе, братья скорбели по отцу и понимали, что сейчас не время для споров и свар.
Килиан не сводил глаз с выбитых на каменном кресте букв.
«Кто станет ухаживать за его могилой, когда нас здесь не будет?» — думал он.
Он понимал, что даже для Хосе будет трудно убирать могилу и приносить цветы. Йеремиас объяснил, что, похоронив своих мертвых, буби боятся бывать на кладбище и чистить надгробия. Они верят, что это может привлечь в деревню души многих мертвецов. Будь отец похоронен в Пасолобино, мать в первое время посещала бы его могилу каждый день, а позднее — каждую неделю, и всегда бы говорила с ним, сидя у подножия креста.
«Почему он вернулся из Испании? — думал Килиан. — Почему заставил меня пройти через все это?»
А вскоре ему придется вновь пережить эти последние дни, когда он будет писать письмо матери. Она захочет знать все, до последних подробностей: последние слова отца, последнее причастие, проповедь священника, поминки, на которых восхвалялись все достоинства покойного и вспоминались случаи из его жизни, число гостей и полученных соболезнований. Килиану придется подробно написать обо всем, а также заверить, что сам он здоров, несмотря ни на что, что ему есть чем заняться, жизнь продолжается, и у него много работы, а денег вполне хватает.
— О чем ты думаешь? — спросил Хосе.
— Я думал... думал о том, где он сейчас, — ответил Килиан, указывая на могилу Антона.
Хосе подошел ближе.
— Он сейчас вместе с вашими родными, умершими раньше, — сказал Хосе. — Думаю, они счастливы вместе.
Килиан понимающе кивнул и мысленно прочел простую молитву, желая отцу доброго пути, куда бы он ни направлялся.
Хакобо развернулся и зашагал к воротам кладбища, чтобы никто не видел, как он плачет.
Антон скончался в конце июня 1955 года, в тот самый день, когда в его родной долине начинались праздники в честь летних святых. В июле в Пасолобино начинался сенокос, а в августе на Фернандо-По — сбор урожая какао, который продлится до января следующего года. Это были самые тяжелые месяцы для работников сушилен.
Килиан работал день и ночь. Вся жизнь превратилась в одну сплошную работу. Во время редких минут отдыха он лишь курил сигарету за сигаретой и пил без удержу. Он стал угрюмым, молчаливым и вспыльчивым.
Хакобо и Хосе — единственные, с кем он разговаривал, — начали всерьез беспокоиться. Никто не смог бы долго выдержать такого напряжения. Сначала они думали, что его гнев и неустанная тревога вызваны чувством утраты после смерти Антона. Но неделя шла за неделей, а Килиан так и не успокоился.
Напротив: он работал за двоих, следуя бескомпромиссной и жесткой дисциплине.
Он не знал покоя, постоянно находя в сушильнях какие-то проблемы, которых раньше
— Килиан! — взмолился наконец брат. — Тебе нужно отдохнуть.
— В гробу отдохну! — отозвался Килиан с крыши барака. — Кто-то ведь должен работать!
Хосе обеспокоенно наблюдал за ним. Рано или поздно организм Килиана не выдержит. Он просто не сможет долго выдержать этой смеси эйфории и тревоги.
Вскоре после Рождества Килиан заболел. Все началось с легкого озноба, но уже к концу недели температура поднялась до сорока градусов. Только тогда он согласился лечь в больницу.
Несколько дней он пролежал в бреду. И в бреду снова и снова видел одну и ту же картину: они с отцом дома, в Пасолобино, а за окном проливной дождь. Слышно, как по дну ущелья возле дома катятся камни, снося и разрушая все на своем пути. Сколько раз воды ущелья выходили из берегов, унося самые крепкие дома! И теперь они должны покинуть дом или погибнуть. Килиан торопит, но отец не желает уходить, он говорит, что слишком устал, пусть сын уходит без него. Снаружи доносятся вой ветра и грохот дождя; Килиан безнадежно пытается докричаться до отца, но тот по-прежнему дремлет в кресле-качалке. Килиан кричит и плачет, но в конце концов все же прощается с отцом и уходит из дома.
Чья-то рука сжала его ладонь, стараясь успокоить. Открыв глаза, он заморгал, отгоняя ужасные видения; затем прищурился, разглядев лопасти вращающегося над головой вентилятора. Потом над ним склонилось знакомое лицо, и огромные ясные глаза ласково посмотрели на него.
Поняв, что Килиан пришел в себя и вполне осознает, кто он и где находится, дочь Хосе заботливо убрала с его вспотевшего лба отливающие медью пряди волос.
— Наверное, ты не оказал умершим должных почестей, и теперь тебя мучают духи, — мягко произнесла она. — Нет, ты не должен приносить им в жертву коз и цыплят; почти их по обычаям твоего народа, если не можешь почтить по обычаям буби, и тогда дух Антона обретет покой. Отпусти его. Если хочешь, помолись своему Богу. В конце концов, Бог создал все, и духов тоже. Отпусти его. Это поможет.
Килиан с силой сжал губы, и его подбородок задрожал. Он чувствовал усталость и слабость, но был благодарен девушке за участие, за ласковый, хоть и настойчивый голос. Он спросил, сколько времени ему предстоит лежать в постели и сколько времени она будет рядом как свидетельница его страданий. Килиан заметил, что она по-прежнему ласково его гладит, даже не думая останавливаться. Тонкие прохладные пальцы скользили всего в паре сантиметров от его пересохших губ. Он уже собрался спросить, как ее зовут, но тут внезапно распахнулась дверь, и в палату словно ураган влетел Хакобо. Девушка перестала его ласкать, но Килиан не позволил ей убрать руку.
Хакобо в три скачка оказался возле изголовья его кровати и, видя, что Килиан пришел в себя, громко воскликнул:
—Боже, Килиан! Как ты себя чувствуешь? Ну и напугал же ты нас, я тебе скажу!
Он хмуро покосился на медсестру, которая, хоть и высвободила руку, но так и не отошла от Килиана. Взгляд девушки невольно заставил его вздрогнуть.
«Это откуда же взялась такая прелесть?» — подумал Хакобо. Пару секунд он восхищенно любовался ее неожиданно красивыми чертами, но тут же взял себя в руки.