Пальмы в снегу
Шрифт:
Кларенс не видела ни надгробных плит, ни привычных надписей. Кладбище было почти неотличимо от джунглей, да и то, по словам старика, сейчас оно куда более ухоженное, чем прежде. Еще несколько лет назад здесь невозможно было пройти, не рискуя стать добычей удава.
В старой части кладбища она почувствовала себя спокойнее — быть может, потому, что здесь лучше сохранились могилы, окруженные проржавевшими от времени решетками. А может, потому что могилы находились у подножия огромных прекрасных деревьев, чья
— Какие великолепные сейбы! — воскликнула Кларенс, завороженная внушительным видом деревьев.
— Это священное дерево, — объяснил старик. — Его не трогают ни ураганы, ни молнии. Никто не смеет тронуть сейбу. Никто и не осмелится ее тронуть. Срубить сейбу — большой грех, и сейбы этого не простят. Если твой родственник похоронен здесь, его могила столь же неприкосновенна, как и они.
Мороз пробежал по спине Кларенс. Ей захотелось опрометью броситься прочь, но что-то ее удерживало. Здесь было как-то по-особенному тихо, повсюду царил покой, погасивший ее страх.
Она бродила между надгробиями, читая имена на крестах и могильных плитах. Наконец, она добралась до одной из них, что, казалось, пряталась между огромных корней двух сейб. Здесь же росло еще одно деревце поменьше, названия которого она не знала. Эта могила привлекла ее внимание тем, что казалась более ухоженной, чем остальные.
Подняв взгляд, она прочитала вслух:
«Антон де Рабальтуэ.
Пасолобино 1898 — Сампака 1955».
Ее сердце замерло; она не смогла сдержать слез.
Как странно было увидеть это имя в таком месте! Словно не было всех этих тысяч километров, разделявших места рождения и смерти ее деда!
Она отерла слезы и наклонилась, чтобы убрать полуувядший букет, который кто-то прислонил к каменному кресту, и положить вместо него свой.
Но что это?
Цветы были совсем свежими!
Кто-то по-прежнему навещает этот заброшенный уголок кладбища и приносит цветы Антону!
Она нахмурилась.
— Скажите, вы случайно не заметили, что за человек посещает эту могилу? — спросила она у кладбищенского сторожа, который все время стоял у нее за спиной.
— Нет, сеньора, не видел. Те немногие, что сюда приходят, не нуждаются в моем сопровождении. Только иностранцы вроде вас иногда просят меня о помощи. Нет, никто не посещал эту могилу. Я бы запомнил. Уж конечно, я бы это запомнил.
— А те немногие, о которых вы говорите, — спросила Кларенс, — те туземцы, что сюда приходят — это мужчины или женщины?
— Даже и не знаю, что вам сказать, — замялся сторож. — Есть и мужчины, и женщины. Боюсь, я не смогу вам помочь.
— Ну, все равно спасибо на добром слове, — улыбнулась Кларенс.
Он проводил ее до ворот, где она снова поблагодарила его, сердечно пожав руку.
Томас, увидев ее покрасневшие от слез глаза, тут же заметил:
— Этот остров явно тебе не на пользу,
— Я слишком сентиментальна, Томас. Не могу удержаться от слез.
— А хочешь, выпьем пива на набережной? — предложил он. — Мне всегда помогает, когда становится грустно.
— Отличная идея, Томас. Мне повезло, что я с тобой познакомилась. Ты очень любезен.
— Я же буби, — сказал он, как будто это говорит само за себя.
В понедельник утром Кларенс явилась на встречу с Лахой чуть раньше назначенного времени. Как и вчера, утро было солнечным и прохладным. Хотя, возможно, скоро начнется нестерпимая жара, в которую невозможно ничего делать, кроме как спать или пить пиво в тенечке.
Ее уже предупредили, что в этой стране нельзя ни фотографировать, ни снимать на кинопленку — во всяком случае, это запрещалось делать в общественных местах. Но в этот час вокруг было безлюдно и тихо, так что она решилась достать маленькую цифровую камеру и принялась снимать виды собора. Начала с главного фасада, перед которым стоял круглый фонтан из белого мрамора, украшенный несколькими фигурами, державшими на плечах маленькую сейбу. Затем прошла в соседний переулок, чтобы снять вид сбоку.
Она так увлеклась, что забыла об осторожности и вскоре наткнулась на патруль из двоих полицейских, которые весьма бесцеремонно потребовали у нее документы.
Она всерьез занервничала, вспомнив, что ни паспорта, ни других документов, что могли бы их удовлетворить, у нее с собой нет. Вконец перепугавшись, она решила, что лучшая защита — это нападение, и, повысив голос, принялась обвинять их в паранойе. Они что же, считают ее шпионкой?
Полицейские несколько растерялись от такой наглости, но еще больше укрепились в своих подозрениях. Один схватил ее за плечо; Кларенс попыталась вырваться, но тут неизвестно откуда появился Лаха и очень вежливо предложил прояснить ситуацию.
Лаха говорил быстро, но тон его звучал уверенно. Он объяснил, кто она такая и что здесь делает. Затем с самым непринужденным видом сунул руку в карман и извлек оттуда несколько купюр. И, пожав руку одному из полицейских, незаметно вложил деньги ему в ладонь со словами:
— Думаю, вам бы не хотелось, чтобы ректору стало известно, как мы обращаемся с его гостьей, не так ли?
Прежде чем Кларенс успела открыть рот, чтобы выразить свое восхищение и благодарность, он мягко, но решительно подтолкнул ее к машине.
Полицейские, казалось, остались вполне довольны и очень любезно распрощались с ее спасителем, который в эту минуту показался ей самым красивым и замечательным мужчиной на свете.
В это утро он был в светлом костюме. Возможно, так он одевался на работу.
— Большое спасибо, Лаха, — сказала она. — Признаться, я немного растерялась.
— Мне очень жаль, Кларенс. Вот за это я и ненавижу свою страну. Но, по крайней мере, ты получила возможность убедиться, что здесь такое случается.