Паломничество жонглера
Шрифт:
Последняя представительница рода Н'Адер дожидалась его за массивным лакированным столом, явно принадлежавшим (впрочем, как и весь кабинет) покойному батюшке-захребетнику. Вероятно, чернявая решила, что так будет выглядеть внушительнее — но смотрелась, признаться, смешно. Гвоздь обвел взглядом стены, частью увешанные гобеленами и оружием, частью заставленные стеллажами с древними и не очень свитками; скептически вздернул бровь.
Графинька заметила это, но виду не подала.
— Входите, господин Кайнор.
— Я уже вошел, — произнес, он сдержанно. —
Она кивнула. Мгновение или чуть дольше разглядывала узоры на столешнице, а потом внимательно посмотрела на Гвоздя:
— Вы когда-нибудь убивали людей?
— Двух. И больше, надеюсь, не придется.
— Отчего же?
— Я, знаете ли, графиня, сторонник крепкого здорового сна. А чужие смерти не способствуют душевному покою… даже когда убиваешь, защищая собственную жизнь.
Она снова кивнула и неосознанно провела пальцем по краю стола. Глядя на плотно поджатые губы госпожи Н'Адер, Гвоздь вдруг понял, что она боится его.
«И правильно делает!»
— Вы бывали в ллусимском Храме?
— За свою жонглерскую жизнь я был в стольких местах, что всех и не упомнишь. — Гвоздь шагнул к столу, заставляя графиню смотреть снизу вверх — или подняться с кресла. — К чему эти разговоры, госпожа? Разве имеет значение, был я на Ллусиме, не был?
— Может, и имеет — и большее, чем вы представляете. Вы действительно родились в Мьекре, господин Кайнор?
— Да вроде никаких особых семейных легенд по этому поводу не водилось, — произнес он осторожно. — Хотя, опять же, времени много прошло, что-то могло и забыться…
— Нет, всё правильно. Вы должны были родиться именно в Мьекре… Но скажите, господин Кайнор… — Она замялась.
— Да не стесняйтесь, графиня, отвечу на любые вопросы, кроме уж самых неприличных. Вы ведь не из праздного любопытства, верно? Это небось батюшка вам завещал меня расспросить. — По ее глазам Гвоздь понял, что неожиданно угадал. Ну что же, тем лучше. По вопросам усопшего вполне можно будет составить представление о том, чего же хотел граф-захребетник. — Спрашивайте, — подбодрил Гвоздь. — Я отвечу.
— Вы были в семье единственным ребенком?
— Нет, у меня был брат.
— Он тоже жонглер?
— Он покойник, графиня. Но при жизни был вполне добропорядочным селянином. Кроликов разводил, морковку выращивал. Как и мои родители. Это я, такой-сякой, решил собственным примером подтвердить народную мудрость про «в семье не без урода» — и ушел из дому.
— Почему?
— Что «почему»?
— Почему вы ушли? Вам родители сказали, что вы им не родной сын, так? — «Ах во-от оно что!» Кайнор помолчал, пощелкивая пальцами.
— Да, — сказал он наконец, — верно, графиня. Я действительно оказался подкидышем, но из дому я ушел не из-за этого… уж не знаю, поверите ли. А что, покойный ваш батюшка ненароком отписал мне часть своего наследства? — Теперь настал ее черед смеяться:
— Нет, что вы! С чего это вы взяли?
— Ваш батюшка был захребетником. И, кажется, не причислен Церковью к сонму святых. Да и откуда еще, скажите-ка, он мог знать такие душещипательные подробности
— Ошибочные! — В ее голосе зазвенела сталь захребетниковых мечей — да-а, порода — она проступает, как ни прячь! — Ошибочные, господин Кайнор! Просто отцу нравилось ваше творчество и он интересовался вами при жизни. И завещал, чтобы вы сопровождали меня в паломничестве к Ллусиму. — Она даже не сделала паузы перед словом «творчество», и это, заклюй его Цапля, Кайнору понравилось!
— Так-то оно так, графиня. Однако, замечу, ваш батюшка кое о чем забыл — или же попросту не успел сделать это, что в данном случае одно и то же. Не догадываетесь, о чем я? Он, графиня, позабыл — вот досада! — спросить моего мнения: хочу ли я тратить время на ллусимское паломничество. А я — не хочу.
— Вам заплатили… — Ну вот, опять те же самые стальные нотки в голосе — зря она это, ох зря!
— Мне заплатили за то, что я, бросив всё, отправлюсь с посланными вами людьми туда, куда они велят мне отправиться. Я это сделал — и труппа, к которой я принадлежу, получила деньги. Можно сказать, компенсацию за потраченное время. Всё. Мы в расчете, сударыня. Я ответил на ваши вопросы — а теперь разрешите откланяться. Или вы повезете меня к озеру даже против моего желания связанного, в мешке? — Он снова издевательски вздернул бровь. Видел: да, она готова и на такой вариант. Но — вопреки Кайноровым ожиданиям — графинька о мешке промолчала.
— Чего вы хотите? Еще денег? — Он развел руками и засмеялся:
— Мы приходим ни с чем и уходим ни с чем.И живешь средь дворцов ли, средь смрадных пещер,всё равно твои руки пусты после смерти.А душе драгоценностей груды — зачем?— Значит, деньги вам не нужны. Тогда — что?
— Ничего, графиня.
— Так не бывает.
— Бывает. Просто иногда в это очень трудно поверить. Особенно если вам что-нибудь позарез нужно.
— Ладно! — Она наконец поднялась из кресла, но лишь для того, чтобы решительно прихлопнуть ладошкой по столешнице. — Я не хотела… вы сами меня вынудили. Выгляньте-ка в окно.
Это окно выходило во внутренний дворик — на котором сейчас стояли до боли знакомые Гвоздю фургоны.
— Да, господин Кайнор. Я вполне допускаю, что вам действительно ничего не нужно. Но кое-что нужно будет вашим сотруппникам, да? Я изучала разные философские школы и знаю об «отрекшихся от мира». Если помните, прежде, чем избавиться от желаний, они избавляются от привязанностей. Мудрые люди, господин…
Он не дал ей договорить, в два прыжка преодолел разделявшее их расстояние и приставил к горлу чернявой шпильку, выдернутую из ее же прически. Кожа у графини была гладкой и шелковистой, упругое тело пахло грушами. Но глаза по-прежнему казались темными горошинами льда.