Из недр прозрачных дива ледяногоИсходит пламень, жар его велик,Он сушит сердце, в кровь мою проник,Руиной становлюсь, жильём без крова.Со мною смерть расправиться готова,Её небесный гром, звериный рыкБеглянку, жизнь мою, уже настиг,И трепещу, не в силах молвить слова.Любовь и сострадание могли бМеня спасти – две каменных колонны —Встать вопреки крушенью и огню.Но нет надежды. Чувствую: погиб.О враг мой нежный,
враг мой непреклонный,Я не тебя, а лишь судьбу виню.
«Но я горю огнём на самом деле…»
Но я горю огнём на самом деле.Никто не усомнится, лишь одна,Та, что мне всех дороже, холодна,Не замечает мук моих доселе.Краса и недоверье! НеужелиВ глазах моих душа вам не видна?Когда бы не звезды моей вина,Меня бы пощадили, пожалели.Мой жар, совсем ненужный вам сейчас,Мои хвалы божественности вашей,Возможно, сотни душ воспламенят.Тоска моя, когда не станет нас,Моя немая речь, твой взор погасшийЕщё надолго искры сохранят.
«Душа моя, которая готова…»
Душа моя, которая готоваВсё описать, увидеть и прочесть,Мой жадный взор, душе несущий весть,Мой чуткий слух, ведущий к сердцу слово,Неужто дали времени иногоВы нашим дням хотите предпочесть,Где два огня, два путеводных есть,Где след любимых стоп я вижу снова.Тот след и путеводный яркий светВедут вас в этом кратком переходе,Помогут вечный обрести покой.О дух мой, возносись в тумане бед,Встречая гнев, подобный непогоде,К божественному свету – по прямой.
«Как сладки примиренье и разлад…»
Как сладки примиренье и разлад,Отрадна боль и сладостна досада.В речах и в разумении – усладаИ утешение, и сладкий ад.Терпи, душа, вкушая молча яд,Бояться сладкой горечи не надо,Тебе любовь – как высшая награда,Возлюбленная всех милей стократ.Спустя столетья кто-нибудь вздохнёт:«Несчастный, что он пережил, страдая,Но как его любовь была светла».Другой судьбу ревниво упрекнёт:«Такой красы не встречу никогда я.О, если бы она теперь жила!»
«С альпийских круч ты устремляешь воды…»
С альпийских круч ты устремляешь водыИ носишь имя яростной реки,*С тобою мы бежим вперегонки,Я – волею любви, а ты – природы.Я отстаю, но ты – другой породы,К морской волне без роздыха теки,Ты ощутишь, где легче ветерки,Где чище воздух, зеленее всходы.Знай: там светила моего чертог,На левом берегу твоём отлогомСмятенная душа, быть может, ждёт.Коснись её руки, плесни у ног,Твоё лобзанье скажет ей о многом:Он духом твёрд, и только плоть сдаёт.
«От Эбро и до гангского истока…»
От Эбро и до гангского истока,От хладных до полуденных морей.На всей земле и во вселенной всейТакой красы не видывало око.Что мне предскажут ворон и сорока?Чьи руки держат нить судьбы моей?Оглохло милосердие, как змей,Прекрасный лик меня казнит жестоко.Любой, кто видит эту красоту,Восторг и сладкий трепет ощущает,Она дарует всем свой чистый свет,Но, охлаждая пыл мой и мечту,Притворствует иль впрямь не замечает,Что я, страдая, стал до срока сед.
«Хлысту любви я должен покориться…»
Хлысту любви я должен покориться,У страсти и привычки в поводуВослед надежде призрачной иду,Мне на сердце легла её десница.Не видя, сколь коварна проводница,Ей верит сердце на свою беду,Во власти чувств рассудок, как в бреду,Желаний бесконечна вереница,Краса и святость завладели всем,В густых ветвях я пойман был нежданно,Как птица, бьётся сердце взаперти.В то лето – тыща триста двадцать семь,Шестого дня апреля утром раноВступил я в лабиринт – и не уйти.
«Во сне я счастлив, радуюсь тоске…»
Во сне я счастлив, радуюсь тоске,К теням и ветру простираю длани,Кочую в море, где ни дна, ни грани,Пишу на струях, строю на песке.Как солнце мне сияет вдалеке,И слепнет взор, и словно всё в тумане,Спешу я по следам бегущей ланиНа колченогом немощном быке.Всё, что не ранит, привлечёт едва ли.Нет, я стремлюсь во сне и наявуК Мадонне, к смерти, к роковому краю.Все эти двадцать долгих лет печалиСтенаньями и вздохами живу.Я пойман, я люблю, я умираю.
«Такой небесный дар – столь редкий случай…»
Такой небесный дар – столь редкий случай:Здесь добродетелей высоких тьма,Под сенью светлых прядей – свет ума,Сияет скромность красотою жгучей.Чарует голос ласковый, певучий,Осанка так божественно пряма,Во всех движеньях – чистота сама,Пред ней склонится и гордец могучий.Способен взор окаменить и сжечь,И тьму, и ад пронзят его сполохи,Исторгнув душу, в плоть вернут опять.А этот сладкий голос, эта речь,Где полны смысла и слова и вздохи! —Вот что меня могло околдовать.
«Какое наважденье, чей увет…»
Какое наважденье, чей уветМеня бросает безоружным в сечу,Где лавров я себе не обеспечу,Где смерть несчастьем будет. Впрочем, нет:Настолько сладок сердцу ясный светПрекрасных глаз, что я и не замечу,Как смертный час в огне их жарком встречу,В котором изнываю двадцать лет.Я чувствую дыханье вечной ночи,Когда я вижу пламенные очиВдали, но если их волшебный взглядНайдёт меня, сколь мука мне приятна —Вообразить, не то что молвить внятно,Бессилен я, как двадцать лет назад.