Памир без легенд (рассказы и повести)
Шрифт:
И Тахтарбай, все еще вырываясь из рук, наконец кое-как объясняет, -- и в переводе на русский язык его слова означают: "...вот тут... сейчас будут тут... красноармейцы; отряд... уже выходит в лощину... сейчас... через минуту... некогда разговаривать... надо бежать!.." Тахтарбай дрожит, и его состояние передается Закирбаю.
Вся их надежда только на нас.
С бьющимся в груди ликованием мы стояли и ждали. Такой светлой, такой солнечной и чудесной во всем мире не бывала еще ни одна лощина!
...Но проходит минута, другая... Еще, еще... Не меньше десяти минут... Никого. Тишина. Никого.
Нет!
– - Поедем навстречу?
– - Поедем... Конечно...
6
И опять--лошадь выносит тяжесть двоих. Но на этот раз в седле я, а на крупе, за моей спиной -- Тахтарбай, Юдин на лошади Умраллы, Зауэрман на своей. Закирбай с нами. Мы гоним лошадей... Впереди--никого. Мы рыщем глазами--лощина пуста. Мы выехали за поворот, ущелье извивается, пропуская нас между своими склонами. Подъемы, спуски... Полчаса, час. Мы вступаем в русло реки--я узнаю наш ночной путь по притоку. Мы каждый камень перещупываем глазами,-- никого. Сзади нас нагоняет Умраллы со второй лошадью на поводу: для меня... Она без седла, мала, тоща, ребра наружу. Я пересаживаюсь на нее, и Умраллы уезжает назад. Кругом никаких признаков жизни. Наше недоумение растет. Где же отряд? Где?.. Закирбай и Тахтарбай молчат. Мы переходим на шаг. Едем. Едем... Надежда еще живет. Едем... Солнечно. Жарко. Тихо.
Устье притока. Большая река. Отвесные стены. Ага! Это место нам уже знакомо. Здесь начинается большой поворот реки. Вон там, на зеленом склоне, стояли юрты муллы Таша. Мы выезжаем на большую дорогу, карабкаемся по откосу на площадку над ней. Здесь трава, куст арчи. Наши спутники останавливаются, спешиваются, привязывают лошадей к кусту. Спешиваемся и мы. Садимся все рядком под кустом, над обрывом. Внизу--большая дорога. Местность далеко открыта; холмы, зеленые склоны, выше--горы гряда за грядой, арча, еще выше--скалистые обрывы снежных громад. Мы на зеленой ладони одной из котловин предгорьев Алая. Нас видно сверху, со всех сторон. Мы в недоумении, в нетерпеливом ожидании. Высоко над нами, по одному из склонов, мелькнули и скрылись в арче два всадника. К нам подъезжает, вынырнув из-за угла, старик, спешивается, молча подсаживается. Его нога обмотана грязной, кровавой тряпкой. Нет сомнения: басмач.
– - Джирон! Поезжай навстречу отряду. Мы дадим тебе записку. Поедешь?
– -Хоп!--Джирон серьезен.
Юдин пишет:
"Командиру красноармейского отряда. Находимся у родни Закирбая. Просим выручить. Памирская геологическая партия, Юдин, Лукницкий, Зауэрман. Пользуйтесь указаниями подателя записки--Джирона. 24 мая 1930г."
Джирон уезжает в сторону погранзаставы. По одному, по два к нам подъезжают всадники, спешиваются, садятся вокруг нас, молчат. Их уже человек двенадцать. Некоторые, отходя в сторону, перешептываются с Закирбаем.
– - У вас еще есть махорка?
– -обращаюсь я к Зауэрману.
Старик роется; замечаю: пальцы дрожат. В кисете пусто. Даже пыль выкурена давно.
Прошу у Тахтарбая наз-вай--крупитчатый зеленый "подъязычный" табак. Тахтарбай отсыпает щепотку. Мелко крошу две спички, несколько игл арчи, сухую соломинку. Перетираю все в порошок. Свертываю из остатка газетного лоскута "козью ножку". По очереди раскуриваю с Зауэрманом не желающее гореть зелье. Цигарка тухнет.
– -Надо раскурить...--медленно говорит Зауэрман. И полушепотом
Я прикидываюсь непонимающим.
– - Почему в последний?
Тогда, не скрывая дрожи в голосе, старик убежденно и нервно шепчет:
– - Ловушка это. Ловушка! Мы никуда не уйдем отсюда.
Юдин слышит, мрачнеет.
– - Молчите. Успокойтесь. Это не может быть ловушкой...
Конечно, не может быть. Тут просто какое-то недоразумение. Возможно, красноармейский отряд направился в другую сторону?
Прождав часа полтора и не дождавшись ни отряда, ни Джирона, мы решили ехать на заставу. Все лучше, чем напряженность ожидания. Быть может, проскочим? Отсюда до заставы не больше двадцати--двадцати двух километров. Юдин переговорил с Закирбаем, и Закирбай не спорил. Он даже согласился сам ехать с нами, и это подтвердило его веру в наши слова и его страх перед своими. Мы выехали в сопровождении всех, кто оставался с нами. Это была середина дня.
Еду рысью на неоседланной лошаденке, на остром ее хребте, -- на лошади, у которой начисто срезана грива, по крутым подъемам, по таким же спускам, по местности, которая в военных уставах называется "пересеченной" с добавлением "очень" и определением "горная"... Но меньше всего я думал об этом.
7
Мы ехали снова. Подо мной ходили ребра и острый гребет неоседланной лошаденки. Ноги мои одеревенели, и я, сжимая бока лошади, вовсе не ощущал боли. Мы доехали до спуска в реку Гульчинку. До места нападения на нас оставалось полтора километра.
– - Стой!--сказал Закирбай.--Дальше не поедем. Там басмачи.
Мы спешились на открытой лужайке, сели на камни и смотрели на широкие пространства зеленых холмов. Об отряде мы уже забыли и думать. Мы ждали Джирона. Его не было, и мы написали еще одну записку. Ее взялся доставить на заставу один из киргизов.
– - Он бедняк, и он не был в банде. Ему можно ехать на заставу, никто не тронет его,--сказал Закирбай.
Записка гласила:
"Начальнику погранзаставы Суфи-Курган. Движемся по направлению к заставе. Есть убитые. Нам взялся содействовать Закирбай. Просим сообщить степень безопасности пути до заставы. Юдин, Лукницкий, Зауэрман. 24 мая 1930 года".
Гонец уехал. Мы сидели и ждали, ждали, собственно, неизвестно чего. Вглядывались в ложе реки, которое было под нами и уходило на север -- к заставе. В ложе реки появился всадник. У меня отличное зрение, но и я не мог его различить, а Закирбай сказал:
– - Джирон приехал.
Джирон ехал шагом. Мы кинулись к нему.
– - Ну что?
– - Кызыласкеров нет. Не видал, не знаю. Хотел на заставу ехать, -лошадь устала. Поехал назад.
Все! Записку Джирон передал второму нашему посланцу, которого встретил в пути.
– - Там басмачи,--объяснил Джирон.--Ехать нельзя!
Нужно было думать о ночевке. Раньше завтрашнего утра посланец не вернется. Мы очень надеялись, что на выручку нам вышлют отряд. Придется ждать до утра. Только бы не переменил намерений Закирбай. Джирон звал ночевать к себе в Ак-Босогу--двадцать два километра отсюда. Неизвестный старик предложил ехать к нему,--его кочевка недалеко, но очень высоко в горах. Закирбай предложил ночевать в пустующей зимовке, на полпути до Ак-Босоги, в ущелье речки Кичик-Каракол.