Память гарпии
Шрифт:
Орфин зверем смотрел на него. Геласий приблизился еще на шаг.
– Или ты просто растяпа и разлил?..
Закончить фразу он не успел. Орфин быстрым движением выбросил вперед руку с зажатым в пальцах флаконом. Тем самым, который он подобрал в коридорах, с неразборчивой надписью. Ожидая своей участи, Орфин сообразил перелить в него немного леты из блюда.
Жидкость выплеснулась из горлышка в лицо Геласию, несколько капель упало на язык, и глаза старика помутились. Он невольно слизнул с губ ртутные потеки дурмана и с тихим стоном покачнулся, но устоял на ногах. Всякий интерес к Орфину он потерял, временно растаяв
Несколько секунд Орфин в оцепенении ждал, что его схватят. Но нет, выходка осталась незамеченной. Он стоял спиной к залу, и за его рослой фигурой было не разглядеть, что происходит между ним и Геласием. К тому же прихожанам не было дела до реального мира. Однако броситься бежать он по-прежнему не мог: стражей в зале хватало, и это они сразу заметят.
Поэтому, припомнив, что должно происходить на сцене, Орфин снова придал лицу пустое выражение и медленно развернулся лицом к публике. Четверо зодчих свили для него золотой обруч и опустили на голову. Что дальше?
Орфин осторожно подхватил края черных рукавов Геласия и потянул его руки наверх. В кривом золоте колонн отразилась их черно-белая пара, похожая на морскую звезду, и высокие часы, сквозь перемычку которых медленно капала лета. Оставалось надеяться, что старик не очнется раньше, чем они перевернутся.
Удерживать безвольные руки исповедаря становилось всё тяжелей, как и сохранять маску безмятежности. Сличить подвох не составило бы труда, но никто не пытался.
Наконец последняя капля в часах скатилась вниз, и они начали вращение – всё это Орфин видел в золотом отражении. Будь вся драма настоящей, его бы в этот момент разнесло на крупицы пурги. Он должен был как-то иначе изобразить свою гибель, чтоб сбить церковников с толку. С гулким щелчком часы встали в перевернутую позицию. Отпустив беспамятного исповедаря, Орфин картинно рухнул со сцены. Ощутимо ударился об пол, но зато оказался в толпе одетых в белое, как он.
– Отец Геласий, – гулко разнесся голос Лукреция. Его балахон краснел в нише наверху. – Продолжайте обряд! Помогите сей беспокойной душе вознестись!
Но жнец не реагировал. Поднялась суматоха. Спешно стянув с головы обруч, Орфин водрузил его на черноволосого мужчину с пустым взглядом. «Прости, приятель, – подумал он, – пожалуйста, прости». Стараясь не привлечь внимания, он стал отступать сквозь людское море, а затем бросился по коридору.
– Стой! – донеслось в спину.
Он ускорился, свернул за поворот. Взбежав по белой лестнице, кинулся в лабиринт церковных ходов. Занавеси из стеклянных бус рассыпались звоном, когда он прорывался через них, но этот звук вливался в мелодичный гул церкви и не выдавал его. Большинство пролетов были пустынны, лишь кое-где лежали бесчувственные тела, похожие на саваны. Орфин петлял в отчаянной надежде, что удача вынесет его из лабиринта на улицу.
Наконец сбоку повеяло холодом, и Орфин свернул туда. Впереди забрезжило приглушенное сияние зимнего неба, и через узкую арку он вырвался на воздух. Его окатило колючим ледяным бризом. В коридоре за спиной нарастал гул шагов. Орфин кинулся к мосту, который укрывала завеса спасительного тумана. Но вдруг наверху, на краю зрения, мелькнула броская тень – кто-то спрыгнул с балкона. Снежная рябь смазала детали, но он точно увидел женский силуэт со рваным пятном развевающихся кудрявых волос. Незнакомка приземлилась на корточки,
«Это она?» Чёрт возьми! Он разглядел лишь стройное телосложение и кудри, которые плясали на ветру, да характер движения – непринужденный и порывистый, как танец. Но она была похожа, действительно похожа. И он хотел верить, что это она!
Потому вместо того, чтоб нырнуть в спасительное облако, он бросился ей вслед.
– Рита!
Он несколько раз выкрикнул ее имя, но девушка будто не слышала. Она стремительно неслась к краю.
– Стой!
Его точно ошпарило, когда она перемахнула парапет и прыгнула вниз. Но в следующий миг из-за черты рывком поднялась огромная птица. Она раскинула мощные бурые крылья и, рассекая воздух, взмыла высоко в небо. Не прошло и десяти секунд, как ее силуэт исчез в густой пурге.
Выходит, он верно заподозрил?.. Гарпия?
Орфин остановился у границы плато. Его ноги пульсировали энергией, а грудь высоко вздымалась. Неужели он был так близко и упустил ее? Как завороженный, он наклонился и подобрал с земли небольшое крапчатое перо, пуховое на ощупь.
В следующий миг за спиной раздались возгласы преследователей. Орфин бросился к мосту, скрытому туманным маревом. Но завеса успела сгуститься, и в ее сердцевине нарождался смерч, тихо стонущий на разные лады. В панике Орфин обернулся и увидел, как трое стражей заряжают громоздкие золотые луки. Задыхаясь от страха, он нырнул прямо в вихрь. Хвосты смерча хлестнули шершавыми языками. Орфин распластался на мосту и ползком двинулся вверх по его дуге. Стрелы просвистели мимо сквозь густой туман.
Мост сужался к середине. Из воющего тумана свились призрачные детские ручонки и принялись цепляться за волосы и кожу, будто клещи и пиявки – разодрали белую робу, исцарапали лицо и руки, оторвали мочку уха. Пересиливая стихию, Орфин карабкался дальше. Наконец, он преодолел вершину, и вихрь остался позади: последние языки ветра ударили по ногам, и они с Орфином разминулись. Смерч поплыл дальше к Приюту, а Орфин, дрожа от усталости, скатился на твердую землю. Сотня царапин саднила и капля за каплей тянула из него жизненные силы, пытаясь зарастись.
Немного придя в себя, он осмотрелся. Он уже был на этом плато – работал здесь, будучи под дурманом, затем убегал от гарпии. Место сильно изменилось. Фасады Бытого снесли и возвели вместо них внушительные стены из шлифованных белых блоков. Справа от них разрасталась строительная свалка. Ветер сдувал с обломков лоскуты пурги и уносил прочь. Через неделю от них останется только галька.
Не дожидаясь, пока туман отступит, Орфин двинулся вглубь острова в поисках убежища. Блуждая по свалке, он заметил, что некоторые отголоски прошлого еще уцелели: под завалом виднелся старый люк в подвал.
Опасливо приподняв дверцу, Орфин прислушался – кажется, никого – и спустился по неудобной приставной лестнице. Длинный балахон путался в ногах. Тихо выругавшись, Орфин стянул с себя этот драный мешок и словно освободился от груза. Воздух коснулся голой спины, и в следующий миг привычная одежда возникла на теле сама собой: серые брюки, плотное пальто с высоким воротом, узкие черные ботинки. Вещи, в которых он умер – ну и пускай. Они казались теперь такими родными. Орфин с отвращением отшвырнул скомканную робу в угол подвала, но та уже в полете рассыпалась трухой.