Память льда
Шрифт:
Казалось, что Смертный Меч Трейка, мужчина по имени Грантл, завел дружбу с Хетан, дочерью Хамбралла Тавра — такого рода дружбу, которая, думал Паран, может закончиться введением его в племя Белых Лиц. Эти двое ушли в самую глубину Трелла, без сомнения, ища где уединиться. К большому неудовольствию женщины по имени Стонни Менакис.
Надежный Щит Итковиан повел свои отряды назад, в казармы Серых Мечей у дворца Джеларкана, чтобы навести порядок и к утру начать выведение беженцев из укрытий под городом. Воскрешение Капустана должно было быть мучительной и горькой задачей, и капитан Серым не завидовал.
Ну, а мы должны двигаться дальше.
Наконец — то на его желудок снизошла тишина. Он тихо вздохнул, выровнял дыхание. Сила. Его разум старается соскользнуть к привычным мыслишкам — что означло всего лишь откладывание тех дел, которые рано или поздно придется улаживать. Буря планов, и каждый хочет использовать меня как точку опоры. Мне нужно лишь вытянуть палец — и вся Колода Драконов шевельнется. Честно говоря, лучше бы мне ничего не знать. Но я чувствую проклятые карты внутри себя, словно кости громадного заверяя — настолько громадного, что весь его скелет непостижим. Скелет, грозящий распадением. Если я его не удержу и такая задача на меня и возложена. Держать все вместе.
Давно играющие в эту игру не желают новых участников. Игроки со стороны желают войти. Игроки на виду и игроки, таящиеся в тенях. Честные игроки и шулеры. Боги, как же мне распутать все это?
Он подумал о Грантле, Смертном Мече недавно возвысившегося Трейка. В некотором смысле Летний Тигр всегда там был, неслышно ступал по следам Фенера. Если верны предания, Первый Герой уже давно потерял путь, всецело сдавшись звериным инстинктам формы Солтейкена. Однако какое невероятное, редкостное совпадение… Паран начал подозревать, что Старшие Боги не дирижируют оркестром в той степени, на какую намекала Ночная Стужа; что приспособление и смутная интуиция ответственны за происходящее сильнее, чем что-либо иное. Будь иначе, против Старших не выстоял бы никто, включая Увечного Бога. Если все было запланировано, план должен был включать потерю Трейком пути — так, чтобы он стал спящим игроком, искусно скрыв свою угрозу Фенеру до того момента, когда в Первом Герое возникнет надобность. Должна была быть тщательно организована и подгадана по времени его смерть, чтобы он смог возвыситься в нужный миг.
Как и каждый миг, ведущий к опасности для Фенера, к его внезапной уязвимости, должен был быть известным Старшим Богам до последней детали.
Так что, если мы не играем жестко предопределенные Старшими Богами и совершенно неизбежные роли — если не так, тогда все, что мы решаем сделать или не сделать, имеет глубочайшие последствия. Не только для нашей жизни, но и для всего мира — для вехе миров, всех владений в Сущем.
Он припомнил сочинения историков, думающих именно так. Старый солдат Дукер, к примеру, хотя он давно вышел из фавора. Любой надевающий имперскую форму ученый немедленно бывает заподозрен… в приспособленчестве и двоедушии. По очевидным резонам. Однако же в молодые годы он был ярым сторонником большой роли личности.
Проклятие великих умов. В юности набрести на идею, потом отражать все неизбежные атаки и осады на нее, и наконец — стоять на страже давно забытых крепостей, с бесполезным оружием в руке… черт побери, снова я отвлекся.
Итак,
Тот, кто подрывает каждую свою задачу, подобно дереву, грызущему собственные корни, почувствует лишь горькое удовлетворение, когда наконец рухнет.
Боги, я говорю вам о ложном выборе…
Лязгающий звук известил Парана, что в зале появился кто-то еще. Мигая, он оглядел комнату. Великан среди каноэ, в кольчуге из монет.
Капитан кашлянул. — Последний визит?
Воин — Баргаст выпрямился.
Его лицо показалось знакомым. Миг — и капитан узнал молодого воина. — Кафал, это ты? Брат Хетан?
— А ты малазанский капитан.
— Ганоэс Паран.
— Благословляющий.
Паран нахмурился. — Нет, такой титул подобает скорее Итковиану, Надежному Щиту…
Кафал покачал головой. — От лишь несет бремена. Ты — благословляешь.
— Ты намекаешь, что я способен облегчить… бремя Итковиана? Нужно всего лишь… благословить его? Я думал, я судья. Все еще сложнее. Сила благословения? Сбереги Беру.
— Не мне рассуждать, — сказал Кафал. Его глаза мерцали в свете факелов. — Но ты не можешь благословить того, кто отрицает твое право сделать это.
— Хорошенькое дело. Неудивительно, что большинство жрецов выглядят жалко.
Теперь блеснули зубы Баргаста — то ли в ухмылке, то ли в оскале.
О, мне не понравилось его замечание о благословении. Однако в нем скрыт смысл. Как же еще Владыке Фатида решать споры? Действительно, словно в магистрате Анты; только здесь что-то религиозное — и это меня тревожит. Обмозгуем потом, Ганэс…
— Я сидел и думал — вот прямо сейчас — что в этих гниющих лодках сокрыта тайна.
Кафал что-то проворчал.
— Получается, я ошибся?
— Нет.
Паран улыбнулся. Он уже заметил, что Баргасты не любят говорить 'да' кому бы то ни было; однако можно было получить их согласие, идя обходным путем. — Ты хотел бы, чтобы я ушел?
— Нет. Только трусы таят секреты. Подойди поближе, если хочешь, и узри одну тайну древних ладей.
— Благодарю, — ответил медленно поднявшийся Паран. Он взял фонарь и подошел к краю ямы. Слез и встал на мокрую почву рядом с Кафалом.
Правая рука Баргаста лежала на резном носе каноэ. Паран наклонился: — Сцены битв. На море.
— Это не тот секрет, что я покажу, — ответил Кафал. — Резчики владели великим мастерством. Он скрыли сочленения, и даже века не смогли разоблачить их уловку. Видишь, каноэ выглядит словно вытесанное из одного ствола? Это так, и все же судно сделано из частей. Ты понимаешь, Ганоэс Паран? — Капитан склонился еще ниже. — Да, — сказал он некоторое время спустя, — но только потому, что некоторые части отвалились, открыв сочленения. Например, вот эти панели…
— Да эти. Теперь узри тайну. — Кафал вытащил широкий охотничий нож. Вставил в щель между резной панелью и внутренней частью обшивки, повернул.
Резной планшир отошел от обшивки носа. Стала видима потайная ниша. Внутри что-то тускло блеснуло. Вернув нож в ножны, Кафал вытащил предмет их ниши.
Меч, односторонний, с закаленным лезвием, блестел словно вода в свете факелов. Оружие было очень длинным — кончик более чем в сажени от обернутой жилами рукояти. Меч был без ножен, но столетия не оставили на нем следа.