Память льда

Эриксон Стивен

Но Леди Зависть…

Искательница приключений, соблазненная интуитивным влечением — да, она сейчас в гневе. Это ясно из рассказов сирдомина. Оскорбленная — лучшее слово, поправил себя Тук. Достаточно, чтобы запылал огонь ее темперамента; но это не движущая сила. Она не из тех, кто долго тлеет, кто хранит глубоко похороненные уголья мщения. Она живет ради развлечений, случайных капризов.

Леди Зависть и ее израненный, больной пес Гарат, наверное, уже повернули прочь. Устав от охоты, они не возложат на себя задачу преследования, перехода через бурливое море с плавающими под

его поверхностью ледяными левиафанами.

Он не позволял себе разочаровываться, однако укол грусти пронзил разум. Он потерял ее, не как женщину — не совсем, во всяком случае. Нет, лик бессмертия, который был в ней. Ничем не отягченный взгляд игрока, шагающего сквозь тысячелетия. Я однажды дразнил ее… танцевал вокруг этой природы… заставив ее топнуть ногой и нахмуриться. Так, как могут лишь бессмертные в ответ на неуместное шутовство. Я повернул нож. Боги, разве я был так смел?

Хорошо, дорогая Зависть, я нижайше извиняюсь. Я уже не тот смельчак, каким был — если это была именно смелость, а не простая дурость. Насмешливость изгнана из моей натуры. Никогда не вернется, и, наверное, это хорошо. А, я вижу, как ты убежденно киваешь при этих словах. Смертным не следует насмешничать, по очевидным причинам. Отстраненность принадлежит богам, ибо только они знают ее цену. И быть по сему.

Спасибо, Леди Зависть. Я не обвиняю тебя ни в чем. Все было как должно было быть.

— Тебе надо было увидеть Коралл в его время, малазанин.

— Это был твой дом?

— Да. Хотя сейчас мой дом в сердце моего Провидца.

— Где ветер еще холоднее, — пробурчал Тук.

Сирдомин замолчал.

Тук ожидал удара бронированным кулаком или болезненного захвата за хрупкую руку. И то, и то было бы ответом заслуженным и способным вызвать довольный кивок Провидца. Вместо этого человек сказал: — Это летний день, но не такой летний, какие я помню. В дни моей юности ветер Коралла был теплым. Тихим, ласкающим, как дыхание девушки. Мой отец рыбачил в открытом море. И у побережья к северу отсюда. Богатые, просторные отмели. Каждый сезон он уходил на неделю и больше. Мы бегали на мост, чтобы встретить возвращающийся флот, увидеть оранжевый отцовский парус среди барок.

Тук искоса глянул на мужчину и увидел в его глазах тень улыбки, мерцающий отзвук детской радости.

Увидел, как она умерла еще раз.

— Он вернулся домой в последний раз… чтобы узнать, что его семья побраталась с Верой. Его жена среди Тенескоури. Сыновья в солдатах, старшие начали учиться на сирдоминов. Он не бросил мне свой канат, увидев на мне форму. Увидев мою мать — услышав ее безумные вопли. Увидев моих братьев с копьями в руках, сестру, голую, жмущуюся к мужчине втрое ее старше. Нет, он развернул лодку и поймал ветер, идущий от берега.

Я смотрел на его парус, пока мог видеть. Я сделал выбор, малазанин…

— Сказал 'прощай', - прошептал Тук.

— Сказал 'удачи'. Сказал 'хорошо сделано'.

Разрушитель жизни. Провидец, как мог ты сделать такое со своим народом?

Вдалеке, во дворце, зазвенел гонг.

Хватка сирдомина окрепла. — Положенное время кончилось.

— Назад в родные объятья, — сказал Тук, еще раз, в последний раз стараясь охватить

лежащий вокруг мир. Запомни его, ибо больше не увидишь, Тук Младший.

— Спасибо за твой плащ, — сказал он.

— Я рад тебе, малазанин. Эти ветра когда-то были теплыми. Идем, обопрись на меня — твой вес ничтожен.

Они медленно зашагали между зданий. — Легко нести, ты хотел сказать.

— Я не так сказал, малазанин. Не так.

* * *

Выпотрошенное здание, казалось, вздрогнуло за миг до превращения в облако пыли. Камни мостовой завибрировали под сапогами Итковиана, воздух сотрясся от грохота.

Еж повернулся к нему, ухмыляясь под слоем сажи: — Видал? Легко пошло.

Итковиан кивнул Сжигателю в ответ. Тот присоединился к своим товарищам — саперам, и они устремились к следующему не подлежащему восстановлению дому.

— По крайней мере, — сказала сбивавшая рядом пыль с плаща капитан Норул, — недостатка в стройматериалах не предвидится.

Утро выдалось жарким, ярко сияло солнце. Жизнь возвращалась в Капустан. Люди, замотав лица шарфами, карабкались по руинам своих жилищ. При расчистке домов все еще находили мертвые тела, их обертывали в саваны и клали на облепленные мухами повозки. Воздух отдавал тлением, но, казалось, их лошади давно привыкли к этому.

— Нужно двигаться, сир, — сказала капитан.

Они возобновили свое путешествие. За западными воротами собрались официальные представители, которые должны будут отправиться навстречу приближающимся войскам Даджека Однорукого и Каладана Бруда. Переговоры назначены на три звона пополудни.

Итковиан оставил свою компанию под командованием нового Дестрианта. С равнины сотнями прибывали беженцы — тенескоури. На немногих, отважившихся войти в Капустан, набрасывались уцелевшие жители. До Надежного Щита дошли рапорты о крестьянах, порванных на куски обезумевшей толпой. В ответ он послал Серых Мечей разбить у западной стены лагерь для военнопленных. Пищи не хватало. Итковиана интересовало, как там обходится его новая Дестриант. По крайней мере, для беженцев были готовы укрытия.

Скоро они станут рекрутами. Ну, те, что выживут в ближайшие несколько недель. Похоже, закупки еды и снаряжения у Баргастов опустошат сундуки Серых Мечей. Слава Фенеру… нет, слава Тоггу, что средства собраны заблаговременно.

Он не думал о переговорах. По правде говоря, ему там не находилось реальной роли. Ехавшая подле него Капитан теперь стала командиром Серых. Его роль советника была сомнительной; она способна отстаивать интересы компании безо всякой его помощи.

Они подъезжали к западным воротам, сейчас являвшимся скорее громадной дырой в стене.

Прислонившись к полуобрушенной, закопченной стене воротной башни, Грантл наблюдал за ними со слабой усмешкой на полосатом лице. Рядом стояла Стонни Менакис, очевидно, бывшая во гневе.

— Осталось дождаться только Хамбралла Тавра, — сказал Грантл.

Итковиан нахмурился: — А где представители Совета Масок?

Стонни сплюнула: — Они ушли вперед. Похоже, желают приватной беседы до начала.

— Успокойся, дорогуша, — пророкотал Грантл. — Твой дружок Керули с ними, так ведь?