Память льда
Шрифт:
Гадающая моргнула: — Что с ним?
— Ты большая женщина. Можешь прижать его сверху! Пусть попищит!
— Какой ужасный образ.
— Радуйся, что он маленький, круглый и верткий, но умный. Умные всегда горячат кровь, а? Я слышала, что хотя ты выглядишь как взрослая женщина, в некоторых делах осталась ребенком. Пробуди в себе желание, дева! Слишком долго ты якшаешься с немертвыми и высохшими! Держи копье двумя руками, я говорю!
Серебряная Лиса качала головой. — Ты говоришь, принесла вино?
Хетан с широкой улыбкой подошла ближе. — Да, два
Харадас улыбнулась: — Чудесная идея, благодарю.
Надежный Щит колебалась. Оглянувшись на стягивающих потертые шлемы моряков, она громко вздохнула. — Волки подождут. Не могу управлять так же мрачно, как мой предшественник…
— Не можешь? — спросила Хетан. — Или не хочешь?
— Не хочу, — поправила себя женщина, тоже стянув шлем. Потные, стального цвета волосы рассыпались по плечам. — Да простят меня Волки.
— Один из них точно, — уверила ее Баргаст, сгибаясь над мешком и доставая продукты.
Коль плотнее укрыл мехами хрупкое, иссохшее тело Майб. Под опущенными веками были заметны бешеные и хаотичные движения ее глаз. Дыхание — прерывистый хрип. Советник еще миг глядел на лежащую, затем выпрямился и выскользнул из повозки.
Муриллио стоял неподалеку, затягивая ремешки на прикрепленных к правому боку фургона водяных флягах. Старые палатки использовали, чтобы укрыть купленные сегодня у Баргастов продукты, отчего ривийская повозка стала выглядеть широкой и раздувшейся.
Они уже приобрели у Волонтеров Мотта за бешеную цену двух лошадей. Коль раньше не встречал представителей этой расхлябанной на вид компании наемников, прикрепленных к армии Каладана Бруда. Наемников, чьи подобающие скорее дровосекам одежки маскировали их воинскую профессию, но вполне отвечали названию. Лошади были нескладными, высокими, но ширококостными — порода, которую Волонтеры называли своей собственной, восходившей кровями к боевым скакунам натийцев, тяжеловозам Мотта и тягловым конягам генабари — все склеенное воедино, чтобы произвести больших, выносливых, норовистых лошадей с необычайно широкими спинами, делавшими поездку на них роскошью.
'Надеюсь, они не откусят тебе руку', - сказал тогда на прощание моттиец. Разговаривая, он одновременно выискивал в своих длинных нечесаных волосах вшей и давил их широкими, как у зайца, зубами.
Коль вздохнул, обеспокоенный этими воспоминаниями, и опасливо подошел к лошадям.
Животины могли быть близняшками — обе гнедые, с длинными нечесаными гривами и хвостами, усеянными репьями и семенами других сорных трав. Седла малазанские — без сомнения, давние трофеи — а толстые попоны под ними ривийские. Звери скосили на него глаза.
Одна невзначай повернулась к даруджу задом. Он чертыхнулся и встал.
— Сладокорень, — сказал Муриллио из-за фургона. — Подкупи их. Вот у меня в мешке.
— И вознаградить их дурные манеры? Нет. — Коль кружил на безопасном расстоянии. Лошади были привязаны к колышкам палатки, что позволяло
Ухмыляющийся Муриллио вскарабкался на сиденье фургона и натянул вожжи. Через пятнадцать ударов сердца он остановил скотов прямо около колышков, надежно заблокировав лошадям возможность ходить по кругу.
Коль поспешил обойти фургон, вставший между ним и лошадьми.
— Так ты получишь не копытом, а зубами, — заявил Муриллио, наблюдая, как его друг влез под тент, пересек днище — осторожно переступив через бесчувственную Майб — и встал на расстоянии руки от лошадей.
Те туго натянули веревки, отступив как могли далеко, дергая вбитые в землю колышки. Однако изобретенный ривийцами клин способен был противостоять самым бешеным ветрам степи. Колышки даже не пошевелились.
Кожаная перчатка Коля схватилась за одну из привязей. Он спрыгнул с повозки, туго натянув веревку.
Лошадь с фырканьем придвинулась к нему. Ее подруга тревожно взвилась.
Дарудж взял поводья с передней части седла, все еще натягивая привязь другой рукой и пригибая голову лошади, и коснулся ее плеча. Поместил носок сапога в стремя и одним движением вскочил в седло.
Лошадь присела под его тяжестью и двинулась вбок, зажимая его ногу между своим боком и боком своей подружки. Он хрюкнул, но не упустил поводья. — Отличный будет синяк, — откомментировал Муриллио. — Не можешь не сказать приятного? — пробормотал Коль сквозь стиснутые зубы. — Теперь подойди и отвяжи веревку. Медленно, осторожно. Вон там над головами стервятник, очень интересуется.
Его приятель глянул в небо, поискал и прошипел: — Ладно, уж такой я доверчивый. Хватит злорадствовать. — Он забрался на сиденье.
Коль увидел, как он легко спрыгнул на землю и направился к колышку.
— Я вот подумал, лучше бы ты сразу принес молоток.
— Увы, друг, поздно, — ответил Муриллио и развязал узел.
Лошадь прошла дюжину шагов назад, уперлась задними ногами и встала на дыбы.
На взгляд Муриллио задний кульбит Коля, удачно завершившийся приземлением на ноги, явил истинно поэтическое изящество. Упав, грузный дарудж опрокинулся на спину, чтобы избежать опасного удара копытами, который, удайся он, раздробил бы ему грудину. Он приземлился с глухим стуком.
Лошадь понеслась, радостно подскакивая.
Мгновение Коль лежал неподвижно, созерцая небо.
— Ты в порядке?
— Дай мне аркан. И сладокорни.
— Я посоветовал бы молоток, — сказал Муриллио, — но ты ж лучше знаешь, что делать…
Вдалеке застучали подковы.
— Дыханье Худа, — простонал Коль. — Марш на Капустан начинается. — Он медленно сел. — Нам нужно быть во главе.
— Друг, мы можем ехать в повозке. Верни лошадей Волонтерам и возьми назад денежки.
— Фургон и так перегружен. — Коль сморщился, разглядывая ногу. — И он говорил, без возврата.