Память сердца
Шрифт:
Припоминаю один характерный случай. Я часто выступала в студенческом концертно-лекционном бюро, иллюстрируя лекции по литературе, чаще всего я выступала с А. И. Дейчем. Он читал для студентов о Гейне, о Байроне, об антифашистской литературе и т. д. Однажды ему предложили прочитать лекцию, посвященную творчеству Беранже. Он пригласил меня и спросил, кого я могу рекомендовать из актеров.
— Беранже? Ну, конечно же, Борисова!
Начались переговоры с Борисовым.
— Лекционное бюро? Но ведь оно платит гроши!
Дейч уговаривал его до хрипоты, говорил, что будет чудесная аудитория — студенты, что молодежь мечтает о его выступлении и т. д. и т. п. Наконец Борисов согласился.
— Но имейте в виду: два стихотворения, никаких бисов. Я очень устал. Врачи мне запретили. Ну, для Саши Дейча, старого знакомого, так и быть.
В первом отделении была очень интересная, живо изложенная лекция Дейча, второе, художественное, начала я. Я прочитала «Маркитантку», «Барышень», «Марионеток», «Кошку» и т. п. Студенты очень хорошо приняли мое выступление. Потом вышел Б. С. Борисов. За кулисами он сказал Дейчу.
— Не обижайся, — две вещички, как уговорились.
Когда он исполнил «Мой старый фрак», в зале стоял сплошной рев от восторженных возгласов. «Четыре капуцина» еще больше накалили атмосферу. «Прощай, вино, в начале мая…» заставило весь зал встать и буквально неистовствовать; а потом Борисов пел песенки Беранже одну за другой. Каждая из них в его устах — драгоценность, каждая отточена и великолепна. Он увлекся, он совсем забыл об усталости, о времени; его не приходилось упрашивать — он щедро отдавал молодежи свое искусство.
Когда, наконец, после бесконечных вызовов он ушел со сцены и в зале стали гасить свет, он повторял Дейчу, благодарившему его:
— Это тебе — спасибо! Вот из-за таких минут стоит быть актером.
Возле машины большая толпа студентов запрудила тротуар и кричала:
— Спасибо. Приезжайте еще!
Он откинулся на спинку сиденья, и у него были слезы на глазах.
— А ведь я чуть было не отказался. Сегодня мне на редкость хорошо и празднично.
Казалось бы, столько концертов, столько «площадок», столько раз повторенные песенки Беранже, и вдруг контакт с молодой горячей аудиторией зажег Борисова, и словно электрический ток, идущий из зала, гальванизировал это усталое тело. На моей памяти никогда Борис Самойлович не был так хорош в концерте.
Конечно, он был большой мастер и умел, как бы он ни был утомлен, нездоров, расстроен, выходя на сцену, мобилизовать свои силы и придавать своим выступлениям ту праздничную приподнятость, радость творчества, которая
Бывало, особенно в последние годы его жизни, что он, ожидая своего выхода, сидит обмякший, с потухшими глазами, с тяжелой одышкой, а через минуту — помолодевший, подвижный, смешит зрителей и как будто сам веселится от души.
В 1929 году в Кисловодске в день приезда я отправилась в Верхний курзал на концерт Борисова. Среди других номеров он пел песенку «Сердце матери» Франсуа Коппэ, которую я слышала неоднократно: «В деревне бедной парень жил, элон лале, элон ляля, и злую девушку любил… Она сказала: „Для свиней дай сердце матери своей“»… Сын убил свою мать и несет ее сердце злой девушке, по дороге он упал и уронил сердце в траву; он услышал, как говорит сердце матери: «Мой сын, не больно ли тебе?» — Я опомнилась, когда кругом зааплодировали, задвигали стульями; все лицо было в слезах, но я не могла удержаться и, плача, прошла за кулисы к Борисову.
— Ну что, я понравился тебе сегодня?
— Ах, не то слово «понравился». Вы потрясли меня.
— Что с тобой, дочка?
Всхлипывая, я ответила:
— Перед отъездом я повздорила с мамой: мне так больно, особенно после вашей песни.
— Ничего, дочка, видно, не ты одна — многие плакали в зале… очевидно, многие виноваты перед своими матерями. Напиши ей сегодня же, попроси прощения.
— Да, да, конечно. И о «Сердце матери» обязательно напишу.
Он гладил меня по голове своей большой, несколько отекшей рукой. Такова была сила воздействия его искусства: оно проникало в самые глубины сердца, заставляло задуматься над своими поступками, почувствовать острое желание загладить свою вину, искупить свое невнимание к самому родному человеку. Я благодарна Борисову за чувства, вызванные во мне его «Сердцем матери». Ведь я была тогда взрослым человеком, актрисой с десятилетним стажем, хорошо знакомой с сильными и слабыми сторонами Борисова — актера и человека.
В сезон 1927/28 года дирекция Малого театра предложила режиссеру С. И. Ланскому ввести меня в спектакль «За океаном» Гордина на роль Эсфири. Этот спектакль уже шел на основной сцене Малого театра и в филиале в таком составе: Фриденталь — М. С. Нароков, Эсфирь — В. Н. Пашенная и Е. Н. Гоголева, Хана — М. П. Юдина, Фрума — В. Н. Рыжова, Михаил — B. Р. Ольховский, Янкель Мух — А. В. Карцев, Цива — C. Н. Фадеева. Пьеса делала сборы и шла очень часто на обеих сценах, а также и во внеплановых спектаклях. Мне прислали пьесу и просили ознакомиться с ней и ответить, согласна ли я на ввод. Это было лишним: я видела пьесу несколько раз и мечтала сыграть роль Эсфири.
Я принесла литографированную тетрадку домой и торжественно показала ее Анатолию Васильевичу.
— Вот, предложили мне играть Эсфирь в очередь с Пашенной и Гоголевой.
— А-а-а, поздравляю, дай мне почитать, я никогда не видел этой пьесы.
Часа через полтора Анатолий Васильевич вышел из своего кабинета с тетрадкой в руках.
— Неужели тебе нравится эта мещанская мелодрама? Ведь в ней ни смысла, ни лада. Сентиментальность и пошлость!
Я была сбита с толку, каюсь, мне нравилась пьеса, особенно роль Эсфири.
— Да, да — таковы актрисы: им бы только эффектная роль! Ну что же, желаю успеха, хотя, по-моему, это просто безвкусица.
Мое увлечение «За океаном» после слов Луначарского сильно поостыло, но отказаться от роли я не могла и не хотела.
Начались обычные для «вводов» репетиции в Малом театре с Сергеем Ивановичем Ланским, специализировавшимся на подготовке новых исполнителей для уже идущих пьес. Устроители знаменитых «понедельников», узнав, что я репетирую «За океаном» в Малом театре, надумали использовать эту пьесу для своих спектаклей, сохранив состав Малого театра, только ввести Борисова на роль Янкеля Муха и Блюменталь-Тамарину на роль Фрумы.