Память
Шрифт:
Иногда на дороге встречаются группы испуганных людей: женщин, детей, в последний миг под пулями покидающие свои жилища, а порой и совсем странные картины предстают перед глазами. Не обращая внимания на звуки боя, на снаряды, которые взрываются совсем близко, крестьяне, всего в нескольких верстах от линии фронта, продолжают убирать урожай. Даже если люди уцелеют от пуль, они могут умереть от голода.
Над всеми этими «кругами на воде» летает аэроплан, вероятно, производящий разведку, но он кажется отстранённым, будто не от мира сего, живущий по каким-то своим законам, среди медленно плывущих мягких облаков безмятежных и равнодушных к человеческой суете, к человеческой жизни и смерти, как, наверное, равнодушен и камень, от которого пошли круги
Якуб и Стах подошли совсем близко к линии фронта. Уже слышен свист пуль, не только взрывы снарядов. Тонкий писк шрапнели, эффектно взрывающейся в высоте. Отбивают дробь пулемёты, трещат ружья. А вот совсем низко разорвалась шрапнель с визгом и глухим треском, осыпая осколками и пулями большой участок земли. Жуткая музыка войны. Наш ненасытный монстр ещё и музыкант, оказывается.
Перейти на ту сторону фронта даже ночью не представляется возможным, прожектора освещают разделительную полосу. Если попасть в этот луч –выстрелят, причём и те, и другие. Если схватят в расположении частей, примут за вражеских разведчиков. Стах и Якуб идут дальше по дороге, то удаляясь, то приближаясь к линии фронта, не имея чёткого плана, надеясь лишь на счастливую случайность, потеряв счёт не только часам, но и дням. Как загнанные зверьки, прячутся от каждого встречного, от телег, от грузовиков. Взрывы их так не пугают, к взрывам они привыкли. Люди страшнее.
13. Саша
Жизнь Саши изменилась после того, как она спасла Орину. Ганна стала прислушиваться к её мнению, советоваться с ней.
Орина была благодарна Александре и предложила быть крёстной мамой её ребёнку.
Орина и Олеся занимались теперь, в основном, детьми. Ганна как-то сдала, не то чтобы болела сильно, но энергии у неё,будто, стало меньше. Постарела, осунулась, а с другой стороны – стала мягче, спокойней. Теперь многие решения в семье принимала Саша, мать лишь озвучивала их для всех. И Ганна позволила себе немного расслабиться, переложив часть ответственностина Сашины плечи.
Семён присмирел, затих немного, но лишь на время. Его жизнерадостная натура не позволяла ему надолго задумываться над проблемами, и вскоре, вновь на лице его засияла улыбка, походка опять стала то ли танцующей, то ли подпрыгивающей, опять зазвучали шутки и смех.
Маринка перестала к ним заходить, но Семён навещал её, выманивал из дома и увозил куда-то время от времени. Ганна ругалась на него, когда тот пропадал надолго. Семён в ответ начинал требовать отпустить его на войну. Договориться у них не получалось, но, вероятно, Семён не так уж сильно мечтал об армии, иначе, вряд ли бы кто-то смог удержать его.
К ребёнку Семён относился очень трепетно и ласково, помогал Орине, нянчился, стирал пелёнки. Он всех успевал одаривать своим вниманием, кроме Саши. К ней относился почтительно и осторожно, не шутил, не балагурил, обсуждал серьёзно хозяйственные вопросы и всё. А Саша вздрагивала от его случайных прикосновений во время совместной работы, замирала, услышав его голос, начинала заикаться, когда он спрашивал что-то и смотрел на неё, ожидая ответа.
Саша не могла понять, что с ней происходит, её бесила легкомысленность и бесшабашность Семёна, его «всеядность» по отношению к женщинам, лёгкость в вопросах морали, но что-то притягивало Сашу к нему. Она сопротивлялась, боролась с собой, злилась и ненавидела себя за это, но сделать ничего не могла. Это притяжение было сильнее её воли. Работа отвлекала Александру от мыслей о Семёне, и девушка старалась загрузить себя делами до предела, работала с рассвета до заката, не давая себе поблажек.
Бабушка останавливала её, порой, принося то кружку молока, то яблоко. Саше нравилась эта тихая, почти безмолвная старушка, которая круглый год ходила босиком, не взирая на погоду, была такой чистой и опрятной, что можно было подумать, что она только что надела свой белоснежный передник. Бабушка была бодрой и активной, глаза светились тихим теплом, она мягко улыбалась,её зубы были безупречными, белыми и ровными,
Это старое, мудрое дерево Саша и любила, и ненавидела одновременно, как и Семёна. И в том, и в другом было что-то общее, какая-то неиссякаемая жизненная сила, радость, любвеобильность и красота, перед которой невозможно было устоять. Обнимая своими ветвями, орех укрывал и дом, и двор, и всех, кто жил там, одаривал орехами, не скупясь, раздавая силы и любовь через плоды всем, кто подходил к нему. Казалось, что орехи не кончатся никогда. Их собирали, ели, складывали на зиму, раздавали соседям, а они всё сыпались и сыпались. Уже выпал снег, и орехи падали беззвучно, зарывались в белые хлопья, и снежинки быстро прикрывали образовавшуюся норку. Бабушка в белом переднике, неслышно ступая босыми ногами, улыбаясь всепонимающей и всепрощающей улыбкой, собирала орехи в передник, затем подходила к огромному стволу и поглаживала его сморщенной коричневой рукой. И казалось, что родные души встретились: рука и кора, так они были похожи. Саше представилось, вдруг, что это она, много лет спустя, старая и сморщенная, гладит ствол. Всё изменилось, состарилось вокруг, и только орех остался прежним, он – хранитель вечности, хранитель жизни.
Саша вздрогнула, почувствовав, что кто-то подошёл к ней тихо. Это был Семён. Подобрался неслышно, протянул Саше горсть очищенных орехов.
14. Станция
Якуб и Стах подошли к железнодорожной станции. Здесь народу было много, и мужики могли, смешавшись с толпой, побродить немного среди людей, послушать разговоры, найти какую-нибудь нормальную еду. От диких фруктов, растущих повсюду вдоль дорог, у них уже сводило животы.
На станции кипела бурная деятельность: разгружали вагоны, ящики с патронами ставили на подъезжающие подводы. Прибыл эшелон с новобранцами. Крестьяне всех возрастов, оторванные от своих привычных дел, выглядели растерянными, но старались держаться бодро. Новый отряд из местных жителей присоединился к общей колонне.
Женщины, провожавшие молоденьких новичков, рыдали и хватали их за руки. Чтобы навести порядок, военные были вынуждены оттащить нескольких баб в здание вокзала, так как на уговоры те не поддавались. Наконец, колонна тронулась, и взгляду открылось огромное пространство железнодорожной развязки, заполненное пустыми составами.
Поезда замерли, открыв зияющие рты – ворота грузовых вагонов и маленькие зевы пассажирских. Множество пустых вагонов скопилось на запасных путях, но отправить их не было возможности. Дело в том, что подъезды к прифронтовым областям были организованы хорошо, а об обратном движении думали мало, когда готовились к войне, это и привело к жуткому кризису в железнодорожном сообщении. Все крупные узлы были перегружены, буквально заполонены пустыми составами, поезда с грузами прибывали со всей страны в прифронтовую область. Других направлений во время войны просто не существовало. Казалось бы, логично предоставлять приоритетный проезд составам с боеприпасами, но постепенно пустые составы стали настолько большой помехой, что почти полностью блокировали движение.
Всё это, и организация новобранцев, и разгрузка вагонов, и даже обозы раненых, не произвела на Стаха и Якуба удручающего впечатления. Всё было организовано. Люди работали, занимались важным делом, ругались, покрикивали. Жили. Даже рыдающие бабы, провожавшие своих сынов на фронт, вписывались в общую картину. Поразило наших путников другое. Беженцы. Они сидели кучками в здании вокзала, подолгу ожидая отправки поезда. Взгляды женщин и детей, а также инвалидов, были затравленными и безжизненными. Взрослых здоровых мужчин среди них не было. Эти люди потеряли свой дом, свои поля, работу, некоторые из них и части своих тел, а главное – надежду на будущее. Раненые и врачи в вагонах с красными крестами боролись за жизнь. А эти уже нет.