Память
Шрифт:
– За Украину! За ридну Украину! – кричали некоторые в толпе.
На молоденьких мальчиков пламенная речь произвела впечатление, парни стали подходить к телеге и записываться.
Ой! – заголосила баба в толпе. – Последних сынов забирают! Как жить будем! Мужиков не осталось! Пахать некому, косить некому! Мы, бабы, без мужиков пропадём, состаримся никому не нужные! Ой, господи, помоги!
– Да чего ты голосишь, – крикнул оратор. – Это ж наша украинская армия, а не чужестранная.
– Да один чёрт! Чем украинская лучше? И в ней наших парней поубивают. Не убьют,
– Ещё и лошадей заберут, надо ж на чём-то ездить, а потом и овёс – надо для лошадей, – поддержала её другая. – А кто вас всех кормить должен? Мы, бабы?
– Так зато потом у нас своё государство будет! Какие-то вы не патриотичные! – с трудом подобрал слово парень.
– А вы – патриотичные! Всё в свои игрушки играете, в пистолетики! Стрельнем туда, а потом туда! Наши дети и мужья гибнут, а вы всё играетесь! Шёл бы ты, пацан, в своё село, да там командовал, а нам никаких армий и войн не надо!
– Мам, не позорь меня! – подошёл к говорившей женщине сын и увёл её с площади.
Долго ещё гомонил народ. Кто-то записывался, кто-то расспрашивал оратора, кто-то спорил с ним. Стах незаметно удалился, ему нужно было найти ещё две рубахи и хлеб. Стах забрался в один из дворов, где тоже сушилось бельё во дворе, но снять было нечего, сушилась только женская и детская одежда.
«Придётся Анджею опять женское платье носить», – усмехнулся про себя Стах.
– Кто такой? Чего надо? – Раздался за спиной низкий женский голос.
Стах оглянулся. Перед ним стояла молодая женщина с вилами наперевес.
– Хозяйка, прости, не со злом пришёл. По нужде, – заикаясь от неожиданности, сказал Стах.
– По нужде в калитку входят с поклоном, а не через забор крадучись. Что высматриваешь здесь? Кто ты?
Стах замялся, медля с ответом. Версия, подготовленная заранее, о том, что он отстал от отряда, не подходила к ситуации. Даже если отстал от отряда, во двор лезть не гоже.
– Не пойму, сапоги и штаны солдатские, рубаха крестьянская. Что за маскарад? Что ты скрыть хочешь, от кого прячешься? – спросила приметливая баба, внимательно, с интересом разглядывая Стаха.
Он был высок, слегка сутулился. Седина уже тронула виски, но лицо было молодым, приветливым. Правильные черты: красивые брови, зелёные глаза, прямой длинный нос, ровные белые зубы. Было в его внешности что-то основательное, домашнее и уютное.
Глаза Стаха бегали, не привык врать он, и то, что поймали его за воровством, было очень неприятно. Как мальчишка покраснел Стах под пытливым взглядом хозяйки. Уже сто раз пожалел, что зашёл сюда. Хотелось убежать и больше не возвращаться, но что-то удерживало его. Стах осмотрел двор. Всё чисто прибрано, хотя видно, что старое, крыша покосилась, дверь сарая слетела с петель, в огороде маленькая банька, по окна вросшая в землю, на верёвке и плетне висят рубахи детские, штук десять. Зачем так много? На крыльце стоит ведро с молоком, видно, хозяйка доила корову в сарае. Невольно он сглотнул слюну и чуть не подавился, закашлялся.
– На вора ты совсем не похож, на разбойника тоже, какой-то слишком пугливый – бабы с вилами
– Возьми ковш, да попей воды. Вон ведро у колодца! А то я вижу, у тебя язык к нёбу присох! – женщина опустила вилы и рассмеялась.
Стах подошёл к колодцу, зачерпнул воды, попил, оглянулся на хозяйку, увидел, что та опустила вилы, улыбается. Решил рискнуть.
– Хозяйка, вижу, не держишь зла, помоги, дай хлеба кусок.
– Ну вот, дашь воды, ещё и хлеба подавай, дашь хлеба, ещё и одеться начнут просить,– со смехом сказала баба.
Как в воду смотрела, именно такой план и был у Стаха. Он смутился от бабской прозорливости ещё больше, топтался на месте. Не привык он просить. Всю жизнь трудился, лечил скот, даже в соседние сёла люди звали, если конь заболел или корова не могла разродиться, а тут пришлось кусок хлеба просить. Да лучше бы с голоду сдох, чем такой стыд терпеть.
– Ладно, проходи в хату, накормлю, чем бог послал; помогу чем смогу, только не ври, расскажи всё, как есть. Я вижу, ты простой человек, врать не приучен, всё равно не получится у тебя сочинить гладко.
Стах испытал облегчение от её речей, прошёл в хату, огляделся и обомлел. С печи на него смотрели пять или шесть пар маленьких глазёнок. Ручонки крошечные и побольше мелькали среди одеял, совсем маленькая голая ступня свисала с полога. Оглянулся на хозяйку. Решил бежать отсюда. Как можно у многодетной матери хлеба просить! Но пройти не смог, всю комнату заполонили шустрые подвижные ребятишки, скатившиеся с печи после мамкиной команды.
–Дети, ну-ка, быстро все во двор гулять! – крикнула она. Самых младших ей пришлось снимать с печи – ещё еле ходили. Старшие подхватили малышей на руки и быстро убежали во двор.
– Вот батьку убили на войне, теперь сироты все! – сама начала откровенничать хозяйка.
– Как же ты справляешься одна с такой оравой? – изумился Стах.
– А куда деваться? Вы – мужики, нас – баб, не спрашиваете, начинать войну или нет. Идёте и убиваете друг друга. А нам дальше мучиться самим приходится. Лучше б и баб с детьми тоже сразу убивали, всё равно не выжить! Лошадь уже забрали за копейки! Если ещё и корову заставят продать, то всё, конец нам всем. А вам всё нипочём! Всё играетесь! Отряд такой, отряд сякой! То война, то революция! Делать вам нечего? Кто работает, тот о такой ерунде не думает! Это всё баре, да бояре народ мутят! Ладно, садись за стол да расскажи сам откуда?
Стах сел за стол, хозяйка подала борщ и хлеб. Стах не смог удержаться, набросился на еду, хотя сам себя за это ненавидел. Хозяйка с удовольствием смотрела, как ест нежданный гость. Давно не было мужчин в этой хате.
После обеда Стах рассказал Ярославе (так звали хозяйку) о том, как его забрали на фронт в русскую армию, о том, как отказался стрелять в своего сына, в своих земляков поляков, которых мобилизовали во вражескую австрийскую армию, о том, как бежал с друзьями из плена.
– Где ж друзья твои? – спросила Ярослава.