Память
Шрифт:
У Майлза в животе внезапно резко похолодело, словно при воспоминании о том, как он был мертв и заморожен. Внезапным озарением на него накатило состояние духа человека, который упал/который спрыгнул/которого столкнули с крыши высотного здания, – это субъективно растянувшееся ощущение вечности, длящееся до того момента, пока он не коснется мостовой внизу. «Мы только что совершили самую главную ошибку. О да!»
– Что беспокоит меня больше всего, – продолжал Иллиан, – так это не твои припадки как таковые, а тот факт, что ты скрыл их от медиков СБ, занимавшихся твоей реабилитацией и старавшихся вернуть тебя на службу. Ты солгал им, а через них – и мне.
Майлз
Иллиан поморщился. Двумя пальцами он поднял со стола шифровальную карточку. – Это, – заявил он, – последний независимый доклад от дендарийцев. И он включает записи твоего главного хирурга флота. Те, что она хранила у себя в каюте, а не кабинете в медотсеке. Добыть их было нелегко. Их-то я и ждал. Они прибыли прошлой ночью.
«У него имелся третий наблюдатель, я должен был это знать. Мне бы следовало догадаться.»
– Хочешь еще немного поиграть в угадайку насчет этой штуки? – сухо добавил Иллиан.
– Нет, сэр, – прошептал Майлз. Хотя и не собирался выговорить это шепотом. – Больше никаких игр.
– Хорошо. – Иллиан немного покачался на стуле и отшвырнул карточку обратно на стол. Лицо его могло быть ликом самой смерти. Интересно, подумал Майлз, на что похожа моя физиономия? Подозреваю, что глаза у меня распахнуты, словно у животного, освещенного фарами мчащейся на него со скоростью сто километров в час машины.
– Вот это, – Иллиан показал пальцем на дискету, – предательство по отношению и к подчиненным, которые от тебя зависят, и к командирам, которые тебе доверяют. И предательство осознанное, чему доказательство – тело лейтенанта Форберга. Можешь ли ты сказать что-либо в свое оправдание?
Если тактические условия плохи, смени дислокацию. Если не можешь выиграть, измени правила игры. Внутреннее напряжение Майлза подбросило его с кресла, и он принялся мерить шагами комнату перед столом Иллиана – туда и обратно. Голос его взлетел. – Я служил вам телом и кровью – и пролил немало этой крови – в течение девяти лет, сэр. Спросите у мэрилакцев, насколько хорошо я служил вам. Или у сотен других людей. Больше тридцати операций, и лишь две из них можно по прошествии времени назвать неудачными. Десятки раз я ставил жизнь на карту, я отдал ее – в буквальном смысле слова. И вдруг теперь это ничего не стоит?
– Стоит, – выдохнул Иллиан. – И многого. Именно поэтому я предлагаю тебе увольнение по состоянию здоровья, ничем не затрагивающее твою репутацию, если ты сейчас подашь в отставку.
– Подать в отставку? Уйти? Так вы себе представляете услугу ? СБ заставляла утихнуть скандалы и похуже – я-то знаю, что вы можете сделать нечто большее, если захотите!
– Так лучше всего. Не только для тебя самого, но ради твоего имени. Я рассмотрел эту мысль со всех сторон. Я неделями над ней размышлял.
«Вот почему он вызвал меня домой. Никакого задания. Нет и не было. Только это. Я обманулся с самого начала. Шансов – ноль.»
– Тридцать лет прослужив твоему отцу, – продолжил Иллиан, – я не могу
Майлз застыл. – Отец… просил об этом? Он знает?
– Пока нет. Известить его – задача, которую я оставляю тебе. Мне не хочется докладывать ему об этом.
Чистой воды трусость со стороны Иллиана и жестокое наказание для него, Майлза. – Отцовское влияние, – горько выговорил Майлз. – Это называется оказать небольшую услугу.
– Уж поверь мне, если бы не твой послужной список, о котором ты верно напомнил, даже твой отец не добился бы для тебя подобной милости. Твоя карьера закончится спокойно, безо всякого публичного скандала.
– Ага! – выпалил Майлз. – Как удобно. Тем самым мне затыкают рот и лишают права апелляции.
– Я бы – от чистого сердца – не советовал тебе доводить дело до военного трибунала. Тебе ни за что не добиться решения благосклоннее, чем то, о каком мы с тобой говорим с глазу на глаз. У меня нет намерений шутить, когда я говорю, что опереться тебе не на что. – Подчеркивая сказанное, Иллиан постучал по дискете. Действительно, никаких признаков веселья в его лице не было. – Только здесь, не говоря обо всем остальном, достаточно документальных свидетельств, чтобы ты счел везением быть просто уволенным с позором, а не получить вдобавок к этому приговор.
– Вы обсуждали это с Грегором? – вопросил Майлз. Императорское покровительство, его последняя, рассчитанная на аварийный случай, защита, та самая, относительно которой он поклялся, что скорее умрет, чем обратится к ней…
– Да. На протяжении долгого времени. Сегодня мы сидели с ним взаперти все утро только ради этого вопроса.
– А-а.
Иллиан указал на комм: – Твое личное дело у меня готово, чтобы ты мог подписаться прямо здесь и сейчас. Отпечаток ладони, сканирование сетчатки глаза, и дело сделано. Твоя форма… ее ты получал не с военного склада, поэтому возвращать ее не нужно, и по традиции увольняющийся сохраняет свои знаки различия. Но, боюсь, я должен попросить тебя сдать свои серебряные Глаза Гора.
Майлз развернулся на каблуках, его руки возбужденно дернулись, словно пытаясь защитным жестом прикрыть воротник, и замерли на полпути. – Только не мои Глаза! Это… это неправда, я могу объяснить, я могу… – Все грани и поверхности предметов в комнате, стол с комм-пультом, кресла, лицо Иллиана вдруг стали выглядеть резче и четче, словно насыщаемые все большей реалистичностью. Сияние зеленого огня рассыпалось разноцветными конфетти. «НЕТ..!»
Майлз пришел в сознание, лежа плашмя на ковре лицом вверх. В поле его зрения маячило побелевшее лицо склонившегося над ним Иллиана, напряженное и встревоженное. Во рту что-то мешалось. Майлз повернул голову и выплюнул карандаш – световой карандаш со стола Иллиана. Воротник его мундира был расстегнут – Майлз дотянулся рукой и потрогал, – но серебряные значки были по-прежнему на месте. C минуту Майлз просто лежал.
– Ну, – выдавил он наконец, – воображаю, что это было за шоу. Сколько?
– Примерно… – Иллиан глянул на хроно, – четыре минуты.
– Примерно как обычно.
– Лежи спокойно. Я вызову медика.
– Мне не нужен этот чертов медик. Я могу идти. – Майлз попытался встать. Нога у него подвернулась, и он снова свалился, уткнувшись лицом в ковер. Он ощущал на лице что-то липкое – резко рухнув в прошлый раз, он явно разбил губы, которые теперь распухли, и нос, из которого шла кровь. Иллиан протянул ему носовой платок, и Майлз прижал его к лицу. Примерно через минуту он позволил Иллиану усадить себя на стул.