Памятные встречи
Шрифт:
И птицы куда-то подевались.
Нелегко и подземному жителю слепушонке. Роется под землей, выбрасывая один за другим аккуратной цепочкой холмики земли. Что он там находит? Луковицы эфемерных растений, замерших в ожидании далекой весны и дождей, заснувших на долгое ненавистное лето и зиму личинок и куколок насекомых? Может быть, там, в почве, жизнь разнообразней и в ходы слепушонки кое-кто попадает из тех, кто роется в земле и в ней путешествует?
Я остановил машину на вершине холма, в бинокль осматриваю желтую пустыню в надежде найти где-либо зеленое пятнышко растений в низине между холмами. Но напрасно. Все сожгло солнце. Отошел несколько
Неожиданная встреча меня обескуражила. Каменка часто гнездится в норах сурков и песчанок. Но что она делает в маленьких ходах слепушонки, да еще в конце августа, когда давно закончена пора выплода потомства? Этого никто не знал!
Пошел на то место, куда села птичка, но ее там не оказалось. Здесь тоже были ходы слепушонки. В них она и исчезла. Постучал о землю ногами, пошаркал подошвами — нет, не появилась таинственная обитательница чужих подземелий.
Вернулся на то место, откуда вылетела птичка, но и там ничего не нашел. Так и остался в недоумении. Что делала каменка в подземных галереях слепушонки, неужели искала личинок насекомых? Наверное, так. Нашла спасение под землей, сообразила. «Голод не тетка», заставит быть изобретательным!..
Пристрастие к норам — непременная черта каменки. Где же в пустыне найти надежное укрытие, к тому же не жаркое?
Иду по гребню холма каменистой пустыни, спускаюсь к зеленым тугаям Бартугая, пересекаю проделанные геологами старые заброшенные дороги. Вокруг пусто. Древние курганы протянулись цепочкой. Черные камни, щебень, синее небо да солнце.
На пути лежит лист железа размером с колесо автомашины. Посередине — круглая дырка, и к ней снизу приварена небольшая трубка. Откуда занесло этот хлам сюда, в глухую пустыню?
Можно и пройти мимо случайного предмета, если бы железо не прилегало плотно к поверхности почвы. Под ним могут оказаться прогревочные камеры муравьев. Здесь, в мертвой каменистой пустыне, ухитряются жить муравьи-бегунки, кое-как сводят концы с концами. Надо перевернуть железо, посмотреть. Я поддеваю его палочкой и от неожиданности приседаю на корточки. Под листом находится аккуратное гнездышко размером с блюдечко. Снаружи оно сложено из грубых сухих травинок, внутри травинки тоньше, нежнее, в них вплетены волокна луба, очевидно, принесенные с деревьев недалекого отсюда тугая. Посредине уютного гнездышка лежит маленькое нежно-голубое яичко с едва заметными коричневыми крапинками по тупому концу. Оглядываюсь вокруг, нет ли поблизости хозяйки гнезда?
Но вокруг мертвая, раскаленная июльской жарой пустыня. Впрочем, могла ли строительница гнездышка им сейчас пользоваться? К листу железа нельзя прикоснуться рукой, такой он горячий. И уж под ним в гнездышке — адская жара.
Осторожно беру яичко в руки. Оно тоже горячее и, на свет видно, наполовину высохло, пустое. Но не протухло. В такой жаре и бактерии не развились.
Так вот что случилось! Ранней весной, когда солнце еще не было таким немилосердно жарким, дырочку в листе железа птичка приняла за норку. Под железом ей понравилось: и тепло, и сухо, и уютно. Вскоре она свила гнездышко, отложила яичко. Но предательский лист железа накалился, прогнал пичужку-неудачницу, не выдержала она страшной жаровой камеры, бросила гнездо. Бедняжка, она не была знакома с таким материалом, как железо. Никто из ее многочисленных предков никогда с ним тоже не встречался и не передал ей соответствующего опыта.
По яичку орнитологи определили неудачницу. Она была каменкой-плясуньей.
Каменка так хорошо приспосабливается к различной обстановке жизни, что, несмотря на строгую привязанность к пустыне, уживается в, казалось бы, совсем чуждой среде — в горах над хвойным лесом, на высоте в несколько тысяч метров над уровнем моря, на альпийских лугах.
Пологие с мягкими очертаниями холмы плоскогорья покрыты низкой травой да куртинками высокого развесистого чия. В понижениях между холмами — сочная зелень, разукрашенная множеством ярких цветов. Здесь, среди роскошного холма, мы и устраиваем бивак.
Напротив — склон холма испещрен светлыми пятнами. Это выбросы земли или, как их называют, бутаны нор сурков. Этих зверьков сильно истребили охотники, и жилые норы их чаще стали встречаться в низких местах среди сочной травы. Здесь безопасней, еда рядом, чуть что — и сразу можно скрыться в нору. Правда, в низине слишком влажно весной, сюда сбегают вешние воды, и от них немало излишней сырости в жилище подземного жителя. Что сделаешь: из двух зол приходится выбирать меньшее.
На двух бутанчиках возле жилых нор, я вижу, на светлой земле валяются остатки съеденных жуков. Кто бы мог ими лакомиться? Ведь не сурок же охотится на насекомых, да и где ему, чистейшему вегетарианцу, заниматься не своим делом.
Рано утром в нашей низинке еще лежит тень, но жаворонок в небе трепещет розовыми, окрашенными лучами солнца, крыльями. Прохладно. Сказывается высота — около двух тысяч метров над уровнем моря. Осторожно, чтобы не разбудить спящих товарищей, я одеваюсь и выбираюсь из-под полога. И вдруг резкий свистящий звук заставляет вздрогнуть от неожиданности. Недалеко от бивака на бутанчике мелькнул сурок и спрятался в нору. Оттуда он еще несколько раз прокричал свое громкое предупреждение сородичам.
Я вооружаюсь биноклем и терпеливо жду. Хочется рассмотреть это животное. Но сурки осторожны. Не выходят наружу. Зато появляется каменка-плясунья, размахивает приветливо хвостиком, поглядывает по сторонам. Она держит в клюве жука-навозника. Вот она расклевала свою добычу и скрылась в норе. Вскоре оттуда же появляется и сурок. Привстает на задние ноги, осматривается, отбегает в сторону, пасется. Выходит так, что сурок ждет, не выбирается наверх, пока не появится его страж и квартирант — милая птичка каменка. В другой дальней норке я тоже вижу мирную идиллию содружества млекопитающего с птицей.
Нелегко лежать без движения с биноклем в руках. Чуть повернулся, каменка тревожно качнула хвостиком, пискнула, сурок стрелою помчался в нору и скрылся в ней.
Я поражен этой картиной взаимного содружества и радуюсь тому, что отгадал, почему возле сурчиных нор лежат остатки насекомых.
Ключик между горами Калканами с рощицей деревьев и кустарников остался позади. Дорога пошла вдоль Большого Калкана, по его северной стороне, мрачной и темной. Вокруг расстилалась светлая и безжизненная пустыня, покрытая редкими приземистыми, почти сухими солянками. Затем показались чахлые кустики саксаула. Засуха сильно сказалась в этом году на природе. Ни зверя, ни птицы, ни ящерицы. Не было нигде и насекомых.