Панцирь
Шрифт:
Глянул ему в бусины глаз.
— Что ты там бурчишь, старик? — прорычал.
Нужно было чтобы он сразу понял, я не в лучшем расположении духа.
Монета в опухоли оракула пропищала, затем расщелкалась.
Невероятным усилием воли я задавил желание выхватить оружие. Желчь сказала опасаться чипов кислотных цветов, а это другой. Не стоило нападать без повода. Чужая удача может и раздробить кости.
Через семь секунд индикатор на бровной дуге, до тех пор невидимый, загорелся синим, тогда оракул заговорил на моем языке, хоть и с небольшим акцентом, протягивая
— Теперь поговорим, да, Борг? Верный код языка, верно?
— Верно, старик.
— Я Рутур, Борг.
— Я…
— Не произноси имени, Шершень Древности, ухо деда– Рутура может не выдержать напора величия gohibi.
Дед развел руками и отпил жижу из чашки. Все его движения были нарочито медленными, не хотел случайно спровоцировать.
Похоже модуль не мог перевести некоторые понятия, так как на кхунском не находилось аналогов. Впрочем, смысл и так очевиден. Лесть, напускное добродушие. И оно меня, конечно, ни в чем не убеждало.
Стоило отметить, в убежище не было взрослых мужских особей. По крайней мере рыбаки, выжившие копейщики и тот белошкурый стрелок отсутствовали, значит они в засаде, выжидают момента для нападения.
— Ты, Рутур, тут вождь?
— Нет, Шершень. Вождя ты загнал в хладную тоску, когда проснулся.
— А кто ты тогда, Рутур? Выглядишь не больно-то обычным. Отличаешься.
— Я хранитель, Шершень Древности, dibo sef, свидетель поколений.
— Что хранишь?
— Народ, — он пожал плечами.
— От того, чтобы они все не померли?
— Ihon. Если так случится gohibi хранителю и предкам станет немножечко неловко. Что делать хранителю, когда не осталось объектов, которые нужно хранить?
Он отпил вновь, я спросил:
— Ты знаешь мой язык?
— Малышка-кхари знает, — Рутур указал когтем на раздутую опухоль.
— У него языковой модуль, — пояснила Желчь.
А то я не понял. Спросил, чтобы молча не сидеть.
Услышать комментарий из наруча, Рутур не ожидал. Лицо его вытянулось, он широко раскрыл пасть, во всех деталях показывая клыки. Сморщился весь как-то и аккуратно хлопнул в ладоши.
— А ты, Шершень, не один вырвался из хладной тоски и добрался до rahshim opaly. Какой находчивый Borg. Мое дивление тебе kin.
Мне естественно на его “дивление” плевать.
— От чего ты, Рутур, так отличаешься?
— Что интересует, Шершень?
— Хочу знать каким образом так получилось. Почему так? По какому закону так скрутилась реальность?
— Борг, а почему дитя отличается от взрослого?
— Это не ответ.
— Почему рыбак не воин?
— Ты все еще не отвечаешь.
Он высунул почерневший кончик языка:
— Я знаю Borg, что я не делаю. Тебе пересказать hantim? Расхвалить гены rahshim? Или сказать где и когда деда-Рутур первый раз вкусил мёд, полюбив звезды раз и навсегда? — пасть растянулась широко-широко.
— Мёд?
О чем он вообще?
— О, Gdoin, Borg, — рассмеявшись, он покачал головой. — Ты настолько не помнишь себя, Шершень-воитель? Такая жалость. Мое нутро sef горести от твоей непросвещённости.
Не больно-то эта тварь горевала. В словах насмешка. Меня это не зацепило: был на взводе.
Рутур достал костяную трубку из чехла, вшитого в ковер с его стороны. Один тычок когтем и забивка в чаше разгорелась. Раскурив, он выпустил сиреневые комья дыма.
Рутур стал как будто больше, расправил плечи.
Новость о моих проблемах с памятью добавила ему наглости?
Мёд… Эхо приятного: наваждение, оттенок, осколок памятного скользнул по шаблону. Напоминание о величии, о таинстве. Затем все ушло, оставив пустую идею о развитии, об удовольствии. И никакой конкретики. Жало раздражения впилось в лоб. Шоры обнуления начинали душить и провоцировать лишние эмоции.
Рутур наконец заговорил:
— Не мне тебе об этом рассказывать, Borg. Нет. Про мёд, звезды никаких историй. Спроси Божка в браслете. Спроси Матушку. Спроси Справедливость, Улей, Короля, Dib, Fahim, Abbilit, Idollo, Varhan, Ranns.
Какой-то перечень.
Мировые вехи?
Высшие сущности?
Факты или локальные мифы?
Сейчас не важно.
— Почему вы обосновались здесь?
— Глянь на них, Borg, — он указал когтем на толпу позади себя. — Наверху мир таких как ты.
— Дхалов?
— О, nob. Сейчас не третья эпоха. Больших убийц я имел в виду.
— И как наверху?
Рутур дернул плечом.
— Пустошь.
— Ты попытаешься остановить меня?
Он расхохотался:
— Можно ли остановить стихию, Borg?
— Что тогда ты собирался делать? — напирал.
— Собирался убедить, изменить hantim, — морду искривляло лукавство, превращало в безобразную маску.
Он врал.
Я спрашивал:
— А стихию можно убедить?
— Иногда — можно.
Опять перекос улыбки.
Искренности в ней нет.
Скоро все решится.
Второе сердце ускорялось. В кровь заливался ураган химии. Тело готовилось. Я видел больше деталей. Четче. Видел сеть мелких шрамов под ворсинками шерсти на морде Рутура, видел старые метки от травм на руках — их очень много.