Пандемия паранойи
Шрифт:
– Бать, через час пойдут автобусы. Я по лесу – до остановки. А вечером с Дашкой вернусь.
– Мальчик-то правильный вырос,– оценила Лена.
– Ленка, как ты можешь! – Маша в словах подруги комплимента не услышала. Она услышала поддержку безумных планов сына, – Своему бы ты такое не сказала!
Эти слова сорвались зря. Своих детей у Лены с Сергеем нет. Дети – их семейная боль.
– Маш, зачем ты так? – вмешиваюсь я и замечаю, как у Лены опускаются уголки губ.
– Всё!
Дом встречает нас тишиной, прохладой и сквозняком из комнаты сына. Никаких попыток проникновения. Рольставни закрыты. Стёкла окон целы.
– Мне начинает казаться, что ни мы, ни дом им не нужны.
– И это странно, – соглашается Сергей, – зачем им двор без дома? Банда любителей пикников?
– Может быть, нас пуганули, чтобы мы сидели здесь и носа не высовывали?
– Возможно…
– Ты что-то в вагончике нашёл?
– Не знаю, – Серёга задумчиво чешет подбородок,– показалось, будто там дышат.
– Кто-то из акрамовских спал?
– Ага и навесной замок на двери. – Друг смотрит на меня, как на больного.
– Заложники?
– Я тоже так думаю.
Пока мы с Серёгой обследуем комнаты, выстраивается очередь в туалет. Дверь закрыта. Маша у двери. Сашка замыкающий. Хотел я сделать два санузла, но пожалел денег. Ну, как пожалел: если денег нет, тратишь только на то, что необходимо.
– Я в бункер! – Сашка ловко ныряет в лаз и исчезает под домом.
– Ты куда? – Маша заглядывает в лаз.
– Спокойно, ма. Я в туалет. А то не дотерплю.
На самом деле, я не такой рациональный, каким пытаюсь казаться. Санузла два. Но одним из них сегодня воспользуются в первый раз. Я как Советский Союз: на европейский комфорт средств не хватает, зато на случай войны всё припасено.
Минут через десять утро пошло по стандартному сценарию. На плите шкварчала яичница с остатками вчерашнего шашлыка, турка источала аромат арабики, тостер выплёвывал хрустящие, подрумяненные хлебцы. Всё выглядело так, будто не было бессонной и тревожной ночи, нападения банды Акрама, ничего такого, чтобы могло испортить жизнь на природе. Не хватало только солнца. Того, которое заливало дом с рассвета до заката. Мы отключили бога Ра рольставнями, выбрав между светом и безопасностью собственный покой. Что, вообще, вполне вписывается в систему обывательских ценностей. Впрочем, искусственное освещение не спасло меня и Серёгу от женского внимания.
– Мужики, вы бы переоделись. А то, будто всю ночь поле пахали. И не на тракторе, а на себе. – Маша неодобрительно смотрит на нашу извозюканную одежду.
– Как так: из свинарника на диван!? – Поддакивает Лена.
– Пойдём, – киваю другу, – они за грязь сначала живьём поджарят,
– Я – гость! Меня не заставят! – Вяло возражает Сергей, но встаёт. Пока Серёга моется, я собираю чистые вещи.
В столовую возвращаемся, как говорит молодёжь: «на спорте». Серёга в моём новом Адидасе, я в старой Пуме. Просто братья Дайслеры. Лена накрывает на стол. Маши нет.
– А где моя дражайшая половина?
– За Сашкой пошла. Что-то он там застрял и не отзывается. – Лена разливает по чашкам кофе. – Мойте руки и за стол.
– Раскрою секрет, дорогая, мы, когда мылись, руки от воды не прятали. – Серёга демонстрирует жене ладони.
– Остряк, садись, ешь.
– Эй, родственнички, кушать подано. – Кричу в проём лаза. «Родственнички» меня игнорируют.
– Маша, Сашка! Кофе остынет! – ещё не понимаю отчего, но снова возвращается ночное тревожное напряжение.
– Пусти, – Серёга отталкивает меня от лаза и ловко, практически не касаясь ступеней лестницы, спрыгивает вниз. Я, едва удерживая равновесие, скатываюсь за ним. В бункере пусто. Металлическая задвижка лаза открыта.
– Поторопились с переодеванием… – ворчит Сергей.
– Машку-то куда понесло?
– Куда, куда,– передразнивает Серёга, – сына спасать побежала.
Ползём на четвереньках по бетону трубы, на выходе снова шлёпаем по луже. Люк открыт. Яркое утреннее солнце навылет пробивает мелкий кустарник, покрытый нежной чешуёй юных листиков. Ветки и ночью надёжно прячут только от слепых, а днём и вовсе ничего не скрывают.
Мы не успеваем сделать и десятка шагов, как натыкаемся на Машу. Её ведут трое мужиков. Руки у жены вывернуты за спину. Она сопротивляется, пытается вырваться, и конвой так увлечён борьбой с женщиной, что замечает нас только тогда, когда мы с разбегу тараним противника.
Серёга где-то успел разжиться дубиной и мастерски, с одного удара вырубает здорового рыжего детину с рукой, перемотанной грязной тряпкой.
Я эффективностью друга не обладаю, но тоже успеваю сбить с ног одного из конвойных и упасть на него сверху. Третий выхватывает из кармана пистолет. Я вижу оружие, но не испытываю страха. Не потому, что безумно смел. Нет. Скорее, я не верю, что кто-то способен взять, выстрелить в меня и убить. Это же не голливудский боевик, где крошат людей направо и налево. Это жизнь.
Маша, почувствовав свободу, бросается ко мне. Я уже никогда не узнаю: искала ли она защиты или хотела помочь. Выстрел застаёт её в шаге от меня. Свой шаг закончить живой она не успевает. Но я это узнаю много позже.
***
Холодно. Сыро. Кто-то тащит моё тело по шершавому бетону к далёкому тусклому свету.
«Если это тот самый туннель, о тором рассказывают выжившие, то в нём ничего волшебного нет». Я чувствую, как от каждого не сказанного слова по мозгам течёт медленная и тягучая боль.