Паника-upgrade. Брат Бога
Шрифт:
Таррарафе закончил свою работу. В руке у него оказался корень сантиметров двадцать длиной, толстый, узловатый, с хохолком из длинных листьев и пары бледно-желтых цветов. Масаи постучал корнем о ладонь, стряхивая сухую землю. Он посмотрел на друга и широко улыбнулся.
– Нашел! – радостно сообщил он.
Тут он обратил внимание на мокрое от пота, осунувшееся лицо Жилова.
И перестал улыбаться.
– Ляг, Носорог, – сказал он. – Ляг, береги силу.
– На мой век хватит, – отозвался Жилов.
Но послушался, растянулся
– Злой дух правит здесь, – сказал масаи, и глаза его превратились в узкие щелочки, а рука сделала отгоняющий жест.
– Злой ночной дух. Очень сильный!
– Этот… юноша?
– Нет! Нет! Нет! – Три слова были сказаны быстро, с нарастающей энергией.
– А если не он, то кто?
Таррарафе покачал головой. Пальцы его оглаживали корень.
– Ты спросил – я ответил, – произнес масаи. – Он – не юноша. Не человек. Все они – не люди!
– Ну, не знаю, – сказал Жилов. – Отрежь этим малюткам ноги по колено – никто не догадается об их происхождении! А новоявленный брат Тенгиза…
– Нет! Нет, Носорог, – перебил Таррарафе. – Они дышат, живут – как люди. Белые, черные. Охотник скажет: не люди – лесные духи. Нехороши! Да! Но сильный злой дух – здесь! – Масаи топнул ногой. – Он прячется в этой земле. Ночью он выходит. Эти, с ногами антилоп, – его щупальца. Его уста. Они сосут жизнь охотника как пиявка – кровь. Они отвратительны.
– Вот тут я с тобой не согласен, – возразил Данила. – Прошлой ночью эти пиявки сделали невозможное. Я в двадцать лет не был способен и на половину того, что выделывал недавно. Ради такого можно пять лет жизни отдать!
– Они пьют жизнь охотника, – мрачно сказал Таррарафе. – Вижу, ты понимаешь. И не боишься. Почему?
– Мне без малого шестьдесят лет, – сказал Жилов. – Люди моей профессии редко доживают до моих лет. А бояться перестают значительно раньше. Зато умеют ценить те маленькие радости, которые им доступны. А смерть… Она всегда ошивается где-то поблизости. Мы с ней привыкли к друг другу, Тарра. Давно привыкли.
– Ты силен, Носорог, – задумчиво произнес его друг. – Но я никогда не считал тебя глупым. Они пьют жизнь охотника, как ты пьешь воду из глиняного кувшина. Они пьют твою воду, свежую и холодную, как вода из горной реки. И дают тебе свою, сладкую, как сок динги, и смертельную, как маковое молоко. Ты умрешь, Носорог. Умрешь быстро. Я умру позже. И духи моего племени, духи моих предков отвернутся от меня, когда я умру.
– Ты говоришь так, будто хорошо их знаешь.
– Ответ – да. Ответ – нет.
Таррарафе поднял с земли камешек и острым его краем принялся очищать корень от кожуры.
– Когда я был ребенком, – сказал масаи, – духи брали меня к себе. Духи рассказывали мне о многом. О людях. О других духах. Об этих – нет. Но охотник и ночью чует запах леопарда.
– Мы – мужчины, брат, – сказал он, немного помолчав. – Мы стали мужчинами, убив своего первого льва. Мы не дадим себя выпить, как кокосовый орех.
Жилов кивнул. Если масаи так говорит, он отвечает за свои слова.
– Злые духи берут это, – он указал на свой пенис, – и сосут силу. Дурак думает – приятно. Умный знает – смерть! Вот! – Африканец взмахнул наполовину очищенным корнем. – Вот! Духи мудры. Они молчат здесь. Но прежде успели вложить ум в голову Таррарафе и отвагу – в его сердце.
Собственное сердце Жилова снова напомнило о себе, и он скрипнул зубами.
«Боль – ничто, – подумал Данила. – Лишь бы мотор совсем не отказал. Этот черный парень справится и без меня, а вот насчет малыша я не уверен».
– Охотник идет в лес… – нараспев, тоном рассказчика проговорил масаи. – Охотник идет в лес один. Охотник идет в лес с другими охотниками. Или гонит быков в саванну. Далеко. Без женщины. Долго. Одна луна. Две луны. Три луны. Долго. Мужчина не может без женщины долго. Он станет плохим охотником, и дичь будет смеяться над ним. Он станет плохим пастухом, и львы будут красть его скот. Он будет думать: где женщина? Он будет тратить силу впустую. Вот! – Таррарафе поднял белый влажный корень. – Я беру это. Я тру это с кислым соком молодых плодов. Я кладу это в кокосовый орех. Я оставляю это на солнце, пока оно не коснется земли. Я пью половину от половины. И я не хочу женщину. Даже когда она рядом. Даже если это умелая женщина. Даже если это моя любимая жена, купленная только вчера за шесть хороших быков. Я не хочу ее десять дней. Я не хочу ее целую луну. И дольше. Пока не увижу снова. Я пью это раз. Я пью это второй раз. Я могу пить третий раз, если нужно. Четыре – нет. Четыре – и я не захочу женщину никогда. Это сильный корень, Носорог. Ты увидишь! Они не смогут сосать наши жизни!
– И тогда нас съедят, как этого парня, – резюмировал Жилов.
– Нет! – уверенно возразил Таррарафе. – Их владыка, тот, что изгнал солдат, не даст нас съесть. В эту ночь. А на следующую ночь мы убежим. Наша лодка еще у берега.
– С тем же успехом мы можем бежать и в эту ночь, – заметил Жилов.
Хотя он вовсе не собирался бежать.
– Ветра нет, – сказал Таррарафе. – Ветер – завтра. К ночи. Я чую хороший ветер. Мы уплывем.
– Допустим, – не стал спорить Данила. – А теперь вспомни о ракете, которая взорвала катер. И о нашем золотокожем хозяине. Захочет ли он с нами расстаться?
– Ты спросил – я думаю, – изрек Таррарафе и закрыл глаза.
Руки его тем временем продолжали скоблить корень.
Горка влажной массы скапливалась на большом вогнутом листе, который масаи положил на землю.
Наверху перекликались птицы. Воздух был теплый и неподвижный. Жилова начало клонить в сон. И он позволил дремоте овладеть им… Тело нуждалось в отдыхе, воля уже не могла подстегнуть медлительную кровь…
– Носорог! – Резкий окрик Таррарафе разбудил Жилова.
Жилов сел, поморгал глазами.