Пансионат «Мирамар»
Шрифт:
Если ему вздумается спросить меня о моем аттестате, я запущу в него чашкой с чаем.
— Откуда у тебя такая приверженность к революции?
— Я убежден в ее необходимости…
— Я не верю тебе.
— Верьте, без колебаний.
Он слабо рассмеялся:
— Очевидно, отказ Мерват лишил тебя разума.
— Да что вы, мысль о женитьбе пришла мне в голову лишь на мгновенье, — ответил я раздраженно.
— Да будет милостив аллах к твоему отцу — он дал тебе
— Почему ты не рассказываешь нам о своих проектах? — спросила мадам.
— Я еще не решил, на чем остановиться.
— Значит, ты богат?
Я лишь многозначительно улыбнулся, и мадам с интересом посмотрела на меня.
Сархан вместе со мной вошел в кабинку лифта. Он смотрел на меня смеющимися глазами, как бы приглашая познакомиться поближе, и злость моя постепенно ослабевала. Видимо, желая сгладить невольную резкость недавних своих слов, он сказал:
— С должностью сегодня надежнее, но и свободное предпринимательство, если его выбрать с умом…
Я вышел из лифта прежде, чем он закончил фразу, однако его тон говорил больше, чем слова.
Мы расстались. Он направился к трамвайной остановке, я — к гаражу. Проходя мимо кафе «Мирамар», расположенного в нижнем этаже здания, я вспомнил, что мы когда-то бывали здесь с дядюшкой. Он приходил сюда под вечер выкурить наргиле и сидел, завернувшись в мягкую абаю, словно король в торжественном облачении посреди толпы придворных. Да, канули в прошлое те времена, однако он заслуживает лучшей участи, чем та, что ему досталась.
Я вел свой «форд» по улицам без всякой цели, просто отдаваясь движению. Я думал, что лучше не отталкивать Сархана аль-Бухейри, а использовать его опыт, его знание города и обстановки. Быстрая езда успокоила мои возбужденные нервы. Я проехал по районам Азарета, Шатыби и Ибрагимии. Показалась набережная, свободная сейчас от суеты и гомона отдыхающих. Я решительно сказал себе, что если и вернусь в Танту, то только затем, чтобы получить деньги или продать землю, и пусть провалятся в пекло все воспоминания о ней.
Повернув в район Мустамара Суюф, я вырвался на центральную улицу Абукир. Увеличивая скорость, я спрашивал себя: «Где же европейки? Где красота? Где слитки золота?» Я взял билет на утренний сеанс в кинотеатр «Метро». В антракте пошел в буфет, пофлиртовал там с какой-то девицей. Потом мы с ней пообедали в ресторане «Омар Хайям» и поспали в ее маленькой квартирке. Вернувшись в пансионат к вечеру, я уже не помнил ее имени.
Здесь царила тишина. Ни в холле, ни в коридоре никого не было. Я принял душ и под струями воды вспомнил прекрасную феллашку. Придя к себе, я попросил чаю, чтобы снова увидеть ее. Я предложил ей плитку шоколада. Она отказалась.
— Но почему же? — настаивал я. — Ведь мы теперь живем одной семьей!
Я с улыбкой смотрел на нее.
— Зухра, скажи, много в деревне таких девушек, как ты?
— Не сосчитать… — она без всякого смущения встретила мой взгляд.
— И все такие же красивые?
Она поблагодарила меня за шоколад и ушла. Боится? Хитрит? Во всяком случае, сейчас она мне не нужна. Она вправе немножко посопротивляться и пококетничать, а я вправе признать, что она очень красива.
Фрикико… не упрекай меня.
Я так пристально рассматривал портрет мадам, висевший на стене, что она рассмеялась.
— Нравится?
И рассказала мне историю своих двух замужеств.
— Скажи, как ты находишь меня теперь?
— Вы так же красивы, как и прежде, — ответил я, глядя на ее жилистые руки и сморщенную кожу, напоминающую рыбью чешую.
— Болезнь преждевременно состарила меня, — смиренно заметила она и без перехода спросила: — Разумно ли ты поступаешь, вкладывая свои деньги в новое дело?
— Думаю, что да.
— А если правительство наложит на него арест?
— Есть гарантированные предприятия.
Мне показалось, что она хочет мне что-то предложить, но колеблется, и я сказал наобум:
— Как было бы прекрасно нам вместе участвовать в каком-нибудь прибыльном деле!
Она взглянула на меня с недоумением и рассмеялась:
— Нам вместе! Ах… пансионат еле-еле оправдывает себя!
К нам присоединился клоун от журналистики. Он был закутан в толстый халат. Я нашел его довольно бодрым, несмотря на его неприятный старческий вид. Не успев еще усесться как следует, он изрек:
— Молодость ищет приключений, старость стремится к стабильности.
Я пожелал ему доброго здоровья.
— Ты приехал в Александрию, чтобы заняться делом?
— Да!
— И ты действительно стремишься к этому?
— Меня тяготит безделье.
— Молодость, безделье и новизна разлагают людей, — продекламировал он.
Однако я не терплю стихов, так же как на терплю тех, кто делает карьеру с помощью аттестатов. Я чувствую в себе превосходство джигита, живущего среди пастухов. А похож я на человека, пытающегося ехать в машине без аккумулятора…
Через холл, направляясь к выходу, прошел молодой человек. Мадам окликнула его и пригласила присоединиться к нам.
— Наш новый жилец, господин Мансур Бахи, — представила она его.
Он — диктор Александрийского радио. Имеет диплом о высшем образовании. У него тонкое, выразительное лицо. Однако ему не хватает мужественности. Он также из пастухов. Когда он ушел, я спросил мадам:
— Он здесь временно или надолго?
— Надолго, дорогой мой. У меня временные не останавливаются.