Пансионат «Мирамар»
Шрифт:
— Для нее прежде всего было бы лучше не убегать из деревни.
— Наверно, существует немало причин, которые мешают ей вернуться, даже если б она очень этого хотела!
— Ты имеешь в виду этого парня, Бухейри?
— Не совсем, но и он — одна из причин, во всяком случае!
— Вполне вероятно, — засмеялся Талаба-бек. — Конечно, может, он и ни при чем и совсем другой был виновен в том, что ей пришлось бежать из деревни, но…
Мое подозрение возросло, когда спустя несколько дней я узнал об отказе Зухры выйти замуж за Махмуда Абуль Аббаса — продавца
— Вот тебе пример нынешних девиц, — сказал я сочувственно.
— Пусть поищет других дураков.
— Аллах наградит тебя более достойной, и если хочешь знать правду, то пансионат — не самое подходящее место для выбора невесты.
— Я думал, она порядочная девушка…
— Я не говорил, что она не порядочная, но…
— Но что? — встрепенулся он.
— Да сейчас тебе это уж совсем ни к чему.
— Нет, скажи, чтоб сердце успокоилось.
— А оно успокоится, если я скажу, что Зухра любит Сархана аль-Бухейри?
— Сумасшедшая! Разве господин Сархан женится на ней?
— Я говорил о любви, а не о женитьбе! — заметил я, прощаясь.
Сархана я не выносил с первого дня. Правда, моя антипатия к нему снизилась до нуля, когда он открыл мне свое сердце, но это продолжалось недолго. И вовсе не Зухра была тому причиной. Может быть, его никому не нужная откровенность, а может быть, настойчивое прославление революции к месту и не к месту. И я вынужден был либо поддакивать ему, либо молчать. Однажды чаша терпения моего переполнилась и я сказал:
— Мы приветствуем революцию, мы верны ей, однако ведь и до нее не было пустоты.
— Была пустота, — решительно возразил Сархан.
— До революции была и набережная и Александрийский университет!
— Ни набережная, ни университет не принадлежали народу, — отрезал он. Затем спросил насмешливо: — А скажи мне, почему ты один владеешь ста федданами земли, в то время как вся моя семья владеет только десятью?
— А почему она владеет десятью, — огрызнулся я, — в то время как миллионы феллахов не имеют ни карата?
Во всяком случае, вскоре я узнал приятное известие о драке между Махмудом Абуль Аббасом и Сарханом аль-Бухейри. Я не заговаривал с Сарханом об этом, и он молчал. Как-то, встретившись с ним в холле, я рассказал ему о своем проекте, и вдруг он, с большим вниманием выслушав меня, сказал:
— Брось думать о кафе и тому подобном, ты человек из народа и должен выбирать соответствующее дело…
— Какое, например?
— Я скажу тебе. Например, разведение скота. Это приносит большой доход… — Затем, немного подумав, добавил: — Можно также арендовать участок земли в разрешенном районе. Я мог бы посодействовать тебе, использовать свой опыт и связи, а может быть, даже войти с тобой в компанию, если позволят обстоятельства.
Мне наскучила та Александрия, которую я видел из окон машины. Я проносился по ней как ветер. День сменялся ночью с тупым упрямством, но ничего, абсолютно ничего не происходило. Только погода вела себя словно клоун — невозможно было предсказать, что выкинет в следующий момент, да женщины меняли цвета и фасоны нарядов. Кроме этого, ничего не происходило.
Я вспомнил про казино «Жанфуаз». Расположенное на набережной, оно противостояло морю и непогоде. Вход в него находился в узеньком переулке. В казино была эстрада, а в центре зала — площадка для танцев. Зал напоминал логовище духов: потолок и стены бледно-красного цвета, светильники — из красного стекла. Правда, при взгляде на посетителей, особенно на женщин, охватывало сомнение — не публичный ли это дом.
В казино я увидел девушку Сархана аль-Бухейри. Она исполняла вульгарный народный танец. Я пригласил ее к своему столику. Вначале она не узнала меня, потом стала извиняться за свое поведение в день знакомства. Мы разговорились, и она призналась мне, что уже давно ждала моего прихода. Я сослался на недостаток времени и занятость. Она сказала, что ее зовут Сафия Баракат, но, я думаю, лишь аллах знает ее настоящее имя. Она красивее учительницы, портит ее лишь склонность к полноте да профессиональное выражение лица.
Я много выпил, чуть не до потери сознания. Потом пригласил Сафию в машину и повез домой — на улицу Лидо. Я уже собирался зайти к ней, но вдруг передумал, извинился и вернулся в пансионат — пьяный и в паршивом настроении.
Подходя к своей комнате, я встретил Зухру, выходившую из ванной в ночной рубашке. Я преградил ей путь, раскрыв объятия. Она остановилась, напряженно глядя на меня. Я подошел к ней ближе.
— Отойди… — решительно сказала она.
Я молча указал пальцем на свою комнату.
— Отойди! Уйди лучше!
Опьяненный желанием и вином, я бросился на нее. Она больно ударила меня в грудь. Я никак этого не ожидал. Обезумев от злости, я кинулся на нее с кулаками — я решил разделаться с ней до конца. Вдруг чья-то рука легла мне на плечо, и задыхающийся голос Сархана произнес:
— Хусни… ты сошел с ума?!
Я попытался оттолкнуть его, но он еще крепче сжал мне плечо:
— Иди в ванную и сунь палец в рот…
Я развернулся и двинул ему что было силы. Он отступил, рыча, и ответил мне тем же. В это время появилась мадам.
— Что случилось? Что случилось? — встревоженной спрашивала она.
Встав между мной и Сарханом, она закричала:
— Это безобразие! Я этого не потерплю!
По потолку плавали или танцевали ангелы. Дождь выбивал какую-то мелодию на окнах. Рокот волн отдавался в ушах, словно отзвук жаркого сражения. Под атаками головной боли я вновь закрыл глаза, охая и проклиная все на свете. Утром я обнаружил, что спал в костюме, плаще и ботинках. Я вспомнил прошедший вечер и опять проклял все на свете.