Папа Хемингуэй
Шрифт:
— Они не дадут тебе таких денег.
— Попробуй. Ты можешь ошибаться. Но не позволяй уйти от нас этим ста двадцати пяти тысячам.
Мы обсудили и ситуацию с проектом съемок фильма по роману «За рекой, в тени деревьев», который проталкивал Гэри Купер. Я заказал разговор с Купером — он был в то время в Лондоне, — чтобы выяснить ситуацию. Эрнест попросил меня проверить, заказаны ли для него билеты на самолет, и заказаны ли они на имя Билла. Во время разговора он все время поглаживал правой рукой свою правую почку. Эрнест получил удовольствие от беседы со старым другом. Он как-то ожил, несколько раз рассмеялся,
— Похоже, у Купера дела идут хорошо. И с его простатитом ничего страшного. Как думаешь, он еще не очень стар для роли полковника Кантуэлла?
— Нет, если ему удастся заполучить ту итальянку на роль Ренаты.
— Кого ты имеешь в виду?
— Софи Лорен.
— Кто это?
— Ты не знаешь? Не видел ее и ничего о ней не слышал?
— Я веду очень уединенную жизнь.
— Ну, тогда у тебя еще все впереди.
Он внимательно посмотрел на меня.
— Эта фраза из «Чемпиона», ты так специально? — Его голос звучал твердо, и я был обескуражен. Я не знал, что эта фраза откуда-то. — Извини, — сказал он, — мне не часто приходится слышать фразы из моих книг. Почему бы нам не пообедать в ресторане? Может, кусочек свежей печени понравится моим почкам.
У меня в чемодане был сборник рассказов Хемингуэя. Я возил книгу с собой, поскольку там были рассказы о Нике Адамсе, которые хотела купить студия. Открыл рассказ «Чемпион», историю о встрече Ника с бывшим боксером, пьянчужкой Эдом, и его приятелем негром по имени Багс.
«— Так вы откуда, говорите?
— Из Чикаго, — сказал Ник.
— Славный город, — сказал негр. — Я не расслышал, как вас зовут?
— Адамс, Ник Адамс.
— Он говорит, что никогда не был сумасшедшим, Багс, — сказал Эд.
— У него еще все впереди, — сказал негр».
Я закрыл книгу и засунул ее в чемодан — как можно глубже.
Был прекрасный осенний день, и мы шли в ресторан пешком, через самый центр Мадрида, по многолюдным и красивым улицам Старого города. Обед начался довольно мило. Нас усадили за наш столик. Мы оба пили тинто, Эрнест ел печень, запивая вином, и при этом не разбавлял его водой. Он говорил с Онор, сидевшей рядом с ним, и с Анни, которая сидела напротив, и, казалось, он снова получает удовольствие от жизни — так, как великолепно умел делать прежде.
Это случилось, когда нам подали салат. Не знаю, что предшествовало инциденту, — я в это время разговаривал с Биллом. Вдруг я увидел, что Эрнест схватил официанта за рукав и стал кричать на него, сначала по-английски, а потом по-испански. Официант был в ужасе. Он пытался удержать огромный деревянный поднос с салатом и при этом высвободить рукав. Я до сих пор не знаю, что такое совершил официант, и думаю, что тот тоже не знает. В какой-то момент Эрнест потребовал, чтобы официант назвал свое имя. Несчастный сказал, что его зовут Поллок, тогда Эрнест захотел узнать, испанец он или поляк, а когда тот сказал, что поляк, Эрнест на него набросился с кулаками.
Ресторан бы полон. Все перестали есть и уставились на Эрнеста. Хозяин заведения, который знал Эрнеста со времен его первого приезда в Мадрид, попытался разрядить обстановку, но Хемингуэй ударил и его, обвинив в том, что он превратился в Шейлока еще в
Когда мы вернулись в отель, Эрнест разделся, лег в постель и не вставал четыре дня. Каждый день он собирался вылететь в Нью-Йорк, но все откладывал и откладывал. Утром, на следующий день после скандала в ресторане, он созвал всех нас. Билл, Анни и я разбирали в соседней комнате фотографии. Эрнеста волновало, а вдруг «Иберия» (испанская авиакомпания) приняла новые правила о багаже и он не сможет вывезти фотографии?
Я не поверил собственным ушам. Все годы, что я знал Эрнеста, он всегда путешествовал с огромным багажом, и порой за избыточный вес приходилось платить больше, чем за сами билеты. Однажды он приехал из Гаваны в Нью-Йорк с тридцатью шестью чемоданами. Я напомнил ему тот случай.
— Да, но мы летим не реактивным самолетом, и они могут ввести ограничения по весу для винтовых машин. Если не разрешат вывезти фотографии, я остаюсь.
Эрнест собрал сотни снимков корриды, которые лежали в трех маленьких чемоданчиках. Чем больше мы уверяли его, что с ними не возникнет никаких проблем, тем больше он боялся. Тогда я предложил позвонить в аэропорт.
— Хорошо, — сказал он, — но сначала надо все взвесить. Там захотят знать общий вес.
Билли и я переглянулись. Пока Эрнест клал на свою почку грелку, мы стали паковать вещи. На это у нас ушел час. И вот когда мы все сделали, Билл позвонил в администрацию отеля и попросил, чтобы к нам прислали двух служителей. Они вынесли все вещи в специальное помещение для багажа и взвесили каждый чемодан и каждую сумку. Эрнест дал им хорошие чаевые.
Билл позвонил в авиакомпанию, сообщил номер рейса, на котором Эрнест собирался лететь, и спросил, разрешено ли пассажирам иметь при себе дополнительный багаж. Ответ был утвердительным.
— С кем ты говорил? — спросил Эрнест Билла.
— С представителем «Иберии».
— Я так и думал. Некто без имени, ни черта не понимающий. Я приеду в аэропорт, и они меня обязательно завернут.
Ничто не могло разубедить его, и на следующий день мне пришлось поехать в офис «Иберии» и взять там письменное разрешение на провоз дополнительного багажа. Эрнест взял документ и аккуратно положил его в паспорт.
Эрнест настаивал на том, чтобы лететь в Америку на древнем «Констеллейшн». Перелет на этом самолете из Мадрида в Нью-Йорк длился четырнадцать часов, тогда как на современном реактивном лайнере можно было долететь всего за семь. Я всячески пытался отговорить Эрнеста, но он заявил, что на «Констеллейшн» чувствует себя в большей безопасности, поскольку никто не будет искать его на таком самолете, а кроме того, когда он уходит в запой, то предпочитает медленное снижение — он уже предчувствовал беду.