Папина Незабудка
Шрифт:
После чего я тут же вернулась в родной город и не высовывалась никуда в последующие месяцы. Было жутко страшно. Но прошло время, и я успокоилась. Купила квартиру и нашла хорошую работу.
Что сейчас хочет от меня эта тварь?
– Будет, солнышко, упокойся, - нарочито умиротворенно и сладко поет бывший.
– Мне так одиноко без тебя.
Из динамика раздается сокрушенное цоканье.
– Размышлял тут на досуге и понял, что ты была самой своенравной девушкой в моей жизни.
– Короче, Кирилл, засунь свою тоску себе в
Следует короткая, но пауза.
– Да-а, - издевательски-восхищенно тянет он, - вижу я не ошибся, ты самая горячая девочка в моей жизни, Викусь, - и бывший начинает тихо и тягуче смеяться.
– Я тебя предупредила, - безжалостно чеканю я и завершаю разговор.
Последние дни ноября тяготили меня.
Во-первых, на работе возросла нагрузка. График неожиданно стал резиновым, а в нем теперь я ежедневно обнаруживала всё больше и больше клиенток по блату и мимо кассы.
Всем вдруг захотелось быть красивыми, особенно в преддверии зимы и новогодних праздников.
Жаловаться было нельзя, а нужно было успевать.
Я и успевала, в прямом смысле не поднимая головы.
Выходных почти не видела.
А если мне удавалось его урвать, то трубку на звонки клиенток, коллег и даже начальства – я не поднимала.
Все к черту!
Ничего не знаю – я в обнимку с Васей на диване.
Мой обеденный перерыв сократился с часу до двадцати минут.
А замену себе Кещанский ковал из меня либо до работы, и мне приходилось приходить на полчаса раньше, либо после – а тут и вовсе порой засиживалась с администратором до одиннадцати.
Спасал меня Тим.
Он практически всякий раз приезжал за мной, когда я работала. Но и он стал задерживаться на своей работе подолгу.
Объяснял Суворов это тем, что изучал все тонкости дела, пофессии и не мог себе позволить расслабиться ни на минуту.
Я его понимала и не вякала.
Тем более не возражала против выходного в одного! То есть с Васей. В эти дни я отсыпалась и ухаживала за собой. Делала масочки, ванночки. Баловала свои волосы травяным отваром, а ножки – массажем.
Но и в мои выходные Тимофей нет-да-нет появлялся на пороге моей квартиры.
Уставший. Замученный. И чем-то озадаченный.
Один раз он мне показался особенно задумчивым и печальным. И я его спросила прямо – что происходит?
Оказалось, начальство отправляет Тимофея на учебу. В главк. В Москву. На… ЦЕЛЫЙ МЕСЯЦ!
Воздух из легких был выбит шоком.
В голове образовался вакуум.
А в сердце поселился предательский страх, что все кончено!
Господи, что за дурочка я такая? Почему я так этого боюсь?
Потому я этого не хочу.
Беру себя в руки.
– Когда уезжаешь?
–
– Ну что ты такой грустный, Тим? – обхватываю его плечи, насколько это возможно, и стараюсь его встряхнуть. – Все же хорошо! Съездишь. Отучишься. Они придираться не будут, что ты из военных в прокуроры ушел.
Из меня вырывается привычный бабский вздох.
Именно такой, когда в первую очередь, надо мужика своего приободрить, а лишь потом о своих печалях думать. Сразу вспомнилось – так делала мама, так делает Таня, и теперь так делаю я.
– Хочешь, я тебе сделаю массаж? – я подскакиваю с табуретки и спешу занять место за спиной своего мужчины.
Опустив ладони на его плечи, начинаю плавно, но с нажимом массировать основание шеи мужчины. Суворов чуть откидывает голову назад и прикрывает глаза.
– Вита потеряет тебя…
– Надеюсь, для дочери моё месячное отсутствие пройдет незаметно.
Ага. Как же.
– Я буду ездить к Вите чаще.
– У тебя работа, Вика.
– Ну и что? Я же там не сутками нахожусь. Кстати, возможно меня после Нового Года повысят до администратора салона.
– Правда? – с приятным удивлением в глазах Тим оборачивается ко мне.
– Да, - с улыбкой киваю в ответ.
– Здорово. Что ж, я рад.
– Но пока еще рано что-либо говорить. Просто, предупредила, что существует такая вероятность.
Суворов смотрит перед собой и выдыхает:
– Ясно.
Пока я делала массаж любимого человеку, мысли стали более четкими.
– В декабре работы будет, хоть отбавляй. Возможно, у меня и не будет времени, чтобы скучать по тебе.
Рука Суворова ловит мое запястье. Он настойчиво тянет за него, заставляя обойти его самого и встать перед ним.
Смотрю в его глаза, а там – омуты.
А из-за этой черноты ничего нельзя прочесть. Понять. Что на душе Тимофея…
Что с ним вообще происходит?
Взглядом он указывает мне, чтобы я села к нему на колени.
Сажусь боком. Только тогда Тим отпускает мое запястье и, обхватив мой стан руками, привлекает меня к себе.
– Но ты же все равно будешь скучать по мне, маленькая моя.
Улыбка сама собой проявляется на моем лице.
– Что такое? Еще совсем недавно ты звал меня Совой, а теперь «маленькая моя»? – ёрничаю.
Эти чертовы омуты никуда не исчезают, зато хотя бы его губы улыбаются.
На мое замечание Тим лишь коротко хмыкает, потом утыкается мне в шею и шумно втягивает запах.
– Малина.
– Твоя любимая…
Положив голову ему на плечо, еле слышно шепчу я.
Вижу в этих двух словах – одно, а Тим пусть пока видит другое.
Он же ведь не каменный. Верный. Преданный. Но не каменный.
Когда-нибудь он поймет, что любит меня. Не за что-то, а просто любит. В чем и признается мне рано или поздно. А лучше по возвращению из командировки. Когда я переживу одинокий декабрь.