Папство и крестовые походы
Шрифт:
Иннокентий III был поставлен в неловкое положение. Нужно было открыто высказать отношение римского престола к происшедшему. И уж коль скоро сами крестоносцы признавали себя достойными отлучения, Иннокентий III не мог ничего «не замечать». Заготовленное ранее письмо не было отправлено. Послы крестоносцев были приняты со всей суровостью. Воины креста, сами признавшие, что подлежат наказанию, подверглись церковному отлучению. Но папа тут же, сменив гнев на милость, поручил кардиналу Петру Капуанскому снять отлучение, взяв с крестоносцев клятву, что отныне они будут строго повиноваться апостольскому престолу.
Приличия ради Иннокентий III лишил своей милости только венецианцев: отлучение над ними сохранялось в силе. Нельзя же было оставить совсем без последствий эту неприятную историю. Впрочем папа сразу же, во избежание недоразумений, оговорился: да, венецианцы преданы анафеме, но это не должно помешать крестоносцам пользоваться флотом отлученных и поддерживать общение с ними. Ведь если церковь наказывает главу семьи и хозяина дома (т. е. Дандоло), это не значит, что членам семьи возбраняется разделять с ним кров (венецианские корабли) и поддерживать общение (т. е. принимать услуги венецианцев). Ради достижения высших
Новый поворот дел. Договор с царевичем Алексеем. Через некоторое время после взятия Задара был сделан последний шаг в подготовке к осуществлению антивизантийских замыслов руководителей похода.
Разгромив Задар, ревнители христовой веры зазимовали в Далмации. В начале 1203 г. в их лагерь прибыли посланные от Филиппа Швабского и царевича Алексея. Им было поручено поддержать перед вождями просьбы молодого Ангела. Дож Дандоло, Бонифаций и другие вожди крестоносцев высказались, разумеется, в пользу проекта германского короля. Поход на Константинополь соответствовал интересам венецианских купцов, судовладельцев и прочих денежных людей: нетрудно было сообразить, что, получив византийского императора в качестве союзника, они смогут усилить свои позиции на Леванте и, может быть, окончательно свести счеты с Византией. Послам из Германии не стоило большого труда уговорить и вождей ополчения согласиться на экспедицию в Босфор: она ведь предпринималась «ради восстановления справедливости», т. е. якобы для того, чтобы заменить на константинопольском престоле узурпатора Алексея III его «законной» родней из дома Ангелов. Предлог был достаточно благовидным, а просьбы царевича Алексея к тому же подкреплены заманчивыми денежными обещаниями. Устоять перед подобным искушением было просто немыслимо. Решено было помочь царевичу.
В феврале 1203 г. были изготовлены соответствующие договорные грамоты, и предводители скрепили их своими подписями. Царевич Алексей обязался за помощь, которую окажут ему и его отцу крестоносцы, выплатить им 200 тыс. марок серебра: эта обнадеживающая цифра весьма устраивала бескорыстных рыцарей креста. Бонифаций Монферратский, активный участник всех предшествующих политических интриг, в которых крестоносцам отводилась роль непосредственных исполнителей, первый поставил свою подпись под соглашением о походе на византийскую столицу. Щедрая плата, обещанная крестоносцам византийским наследником, привлекла на сторону антивизантийского плана и других вождей, светских и духовных: их согласием Бонифаций заручился еще до этого. Стоит отметить что и епископы (Труа, Суассона, Гальберштадта и др.) поставили свои подписи под договором о походе на христианский Константинополь. Равнодушное ко всему, кроме удовлетворения своей алчности, рыцарство последовало за предводителями. Жажда обогащения была единственным стимулом, заставившим крестоносцев изменить свой маршрут.
Папство и поворот крестоносной экспедиции к Константинополю. Византия уже более 100 лет привлекала к себе взоры крестоносцев. Ее грабили и во времена Готфрида Бульонского, и в годы второго и третьего крестовых походов. Не раз Константинополь оказывался под угрозой завоевания благочестивыми разбойниками. Конфликты с Византией, которые сопутствовали первым трем крестовым походам (да и в промежутках между «священными войнами» отношения западных государств и Византии складывались в основном враждебно), имели свои причины: они заключались прежде всего во взаимном столкновении западных и византийских интересов в Средиземноморье. Кроме того, на Западе вызывало раздражение, что Византия, мало помогая крестоносцам, извлекала большой барыш из их предприятий: она проводила свою политику, рассчитанную на ослабление и католического Запада, и мусульманского Востока, боровшихся между собой за Средиземноморье. Все это привело к тому, что в Европе распространялось предвзятое мнение, будто во всех неудачах крестоносных ратей виноваты вероломные византийцы. Они-де соединяются с «неверными» и сообща строят козни крестоносцам и франкским государствам в Сирии и Палестине. В немалой степени укреплению этого предрассудка, или, как говорит один современный автор, «традиции недоверия», содействовала католическая церковь. Римская курия в течение всего XII в. раздувала на Западе религиозное ожесточение против схизматиков-греков, стремясь таким путем подкрепить притязания папства на владычество над Византией. В высших католических кругах была даже разработана специальная теория, по которой война со схизматиками-греками объявлялась столь же необходимой, как и с еретиками. Иннокентий III целиком разделял эту точку зрения: по словам английского хрониста Роджера Уэндоуэрского, христиане, которые отказывались повиноваться власти св. Петра и препятствовали освобождению святой земли, были для папы хуже сарацин.
К началу XIII в., когда с усилением средиземноморской экспансии западных государств вопрос об отношениях Запада и Византии встал с особой остротой, когда Константинопольская империя попала в число завоевательных объектов западных феодальных агрессоров, эта церковно-католическая пропаганда принесла свои плоды. Она идейно подготовила, заранее оправдав его, удар, который рыцарство нанесло Константинополю. Этот удар был нанесен им по сути с одобрения папства.
Мы говорим — по сути дела, потому, что, разумеется, со стороны Иннокентия III и теперь, после того, как в лагере под Задаром были подписаны соглашения о походе на Константинополь, не было недостатка в предостережениях крестоносцам. Папа шлет рыцарскому ополчению многочисленные послания, направляет своих нунциев к крестоносцам, угрожает им анафемой, если они причинят вред Византийской империи. Папе иначе и нельзя было поступать, не ставя под угрозу престиж апостольского престола. Поэтому он внушает крестоносцам, чтобы они не захватывали и не грабили владения греков: не ваше дело, заявляет он, «судить о грехах» Алексея III и его приближенных, вы не должны позволить увлечь себя «произволу случая и мнимой необходимости». Это — на словах. А на деле папа остается верен себе: между строк всех своих грозных посланий о ненападении на христианские земли двуличный Иннокентий III всегда оставлял лазейку предводителям, достаточную для того, чтобы они поняли, что смогут рассчитывать на фактическую поддержку апостольского престола в случае нарушения его суровых предписаний. Мало того, папа по существу подстрекал крестоносцев к нападению на Константинополь. Как иначе можно понимать его двусмысленное и в который раз уже повторенное запрещение наносить вред христианам, запрещение, сопровождавшееся такой оговоркой: «разве только сами они (т. е. христиане. — М. З.) станут необдуманно чинить препятствия вашему походу или же представится какая-либо другая справедливая или необходимая причина, по которой вы сочтете нужным действовать по-другому»?
Позиция Иннокентия III легко объяснима. Сын Исаака II Ангела, договариваясь с вождями воинства христова зимой 1203 г., брал на себя ряд обязательств, вполне соответствовавших интересам папства. Он обещал снарядить десятитысячный отряд для отвоевания «святой земли» у наследников Саладина и, главное, — поставить греческую церковь под начало римской. Это было именно то, чего папа давно и безуспешно добивался от Византии. Возможно, что Иннокентий III и не ожидал от царевича исполнения этих обещаний: папа, вероятно, понимал, что юный претендент соглашается сейчас на все, поскольку не отдает себе отчета в том, сумеет ли он сдержать свои обязательства. Но тем хуже для него! Апостольский престол, во всяком случае, не проиграет, когда воины креста окажутся близ столицы неуступчивого Алексея III: если не от легкомысленного племянника, то, может быть, от его дяди, который, конечно, не пожелает лишаться трона, удастся ввиду этого добиться сходных уступок.
Вся эта затея так или иначе открывала новые перспективы для дипломатических комбинаций в Константинополе — в пользу Рима. Лицемерные запреты Иннокентия III крестоносцам — не чинить обид грекам — не стоили ни гроша. Это хорошо понимали наиболее дальновидные из современников событий: характерно, что южнофранцузский поэт Гийо Провэнский заявлял в своем сатире под названием «Библия», что жадный Иннокентий III разрешил крестовый поход против христиан-греков.
В апреле 1203 г. крестоносцы отбыли на остров Корфу. Вскоре сюда явился и сам царевич. Он собственноручно подписал договор, заключенный ранее от его имени немецкими послами, а после этого занялся подкупом. Наличных денег у беглого наследника не было. Поэтому он одаривал предводителей воинства христова и рядовых рыцарей в кредит. Щедрость царевича не могла не тронуть «сострадательных» баронов: графу Фландрскому он обещал, согласно известиям Эрнуля, 900 марок, граф Сен-Поль должен был подучить 600 марок и т. д. Таких векселей Алексей понадавал на изрядную сумму. Правда, некоторые из крестоносцев пытались оказать сопротивление новому обороту дел: сохранились известия о брожении в их рядах, которое вспыхнуло было после оформления договора с Алексеем. Рядовые рыцари не хотели мириться с тем, что всеми плодами похода воспользуются лишь крупные сеньоры [77] . Но в это время аббат де Лочедио, одно из доверенных лиц папы, выступил за то, чтобы признать договор с византийским царевичем. Аббат заставил недовольных клятвенно подтвердить свое согласие с условиями этого соглашения: мол, помощь царевичу — лучшее средство оказать затем содействие «святой земле».
77
Б. Примов с полным основанием отмечает, что вспыхивавшая временами оппозиция рядовых участников похода по отношению к вождям объясняется не религиозными причинами, как полагали некоторые ученые, а опасением, что материальные блага будут захвачены главным образом предводителями, что и произошло в действительности. См: Б. Примов Върху някои въпроси от общата и българска средновековна история във връзка с четвъртия кръстоносен поход «Известия на Института за българска история», 2, София, 1951, стр 436.
Крестоносцы направляются к византийской столице. «Восстановление справедливости». В конце мая 1203 г. крестоносный флот покинул Корфу и, обогнув Пелопоннес, от острова Андрос взял направление на Константинополь.
В этот момент крестоносцы имели перед собой сравнительно слабого противника. Трудовое население Византии было разорено возраставшими податями, лихоимством сборщиков, бесконечными войнами. Доходы государства неуклонно падали. Засилье итальянских купцов с их привилегиями вело к сокращению собственно греческой торговли (это было особенно заметно в Константинополе), являвшейся важным источником пополнения казны. Высшие сановники без стеснения запускали руки в государственный карман, опустошая и без того скудевшую сокровищницу царей. Все это неизбежно влекло за собой ослабление византийской армии. Византийцы привыкли прибегать к услугам венецианского флота и своего к началу XIII в. почти не имели. Никита Хониат рассказывает, что бывший в то время начальником флота Михаил Стрифна, родственник Алексея III, «имел обычай превращать в золото не только рули и якоря, но даже паруса и весла, и лишил греческий флот больших кораблей». Сухопутные силы Византии также были малочисленны. Когда до бездеятельного Алексея III дошли известия о том, что латиняне взяли Задар, он ограничился лишь приказанием «поправить 20 сгнивших судов, проточенных червями».
Государственная машина империи с конца XII в. находилась в полнейшем расстройстве — и это в обстановке напряженной социальной борьбы внутри страны, в центре и на периферии, не прекращавшихся раздоров между различными группами чиновной и землевладельческой знати, новых и новых территориальных потерь в Европе и на Востоке. Империя фактически распалась на полунезависимые феодальные владения.
Понятно, что овладение этими развалинами некогда могущественного государства не представляло особенно больших трудностей для крестоносцев. Правда, их было немного — каких-нибудь 30 тыс. воинов или даже того менее, но по сути дела Константинополь мог рассчитывать лишь на свои укрепления.