Пара для дракона, или погаси последний фонарь
Шрифт:
— Меня зовут Ижеени, — сказал он мягко, легко. — Так назвал меня мой настоящий отец, и, сколько бы я ни отрицал это имя, только оно — моё. И... не бойся. Обещаю, ты не навредишь. Тебе всего-то нужно, что прикоснуться на одну секунду — дальше всё случится само собой.
Её руки дрожали — уже не из-за болезни. Он видел, как постепенно выправляются энергетические потоки, столь безжалостно разорванные. Она не обращала на это внимание — слишком сосредоточилась.
— Что, если я сожму слишком сильно? — её огромные глаза смотрели с искренним испугом. — Что тогда?
— Всё будет в порядке, — пообещал он. — И тебе лучше поспешить. Вдруг кто-то войдёт и навредит мне?
На самом деле, разумеется, прервать ритуал было невозможно — это он точно знал. Но можно ведь и немного приукрасить, верно?
Сглотнув, она осторожно свела руки лодочкой, едва-едва касаясь поверхности энергетического сердца.
И время для них замерло.
Она смотрела ему в глаза с тысячей эмоций, сливающихся и переплетающихся. Наверняка почувствовала, что вот сейчас — в это мгновение — может просить для себя всё, что угодно.
Он не сможет не отдать.
Она чувствовала это. И медлила. Соблазн велик... он понимал, о да.
И, когда он уже поверил, что она не станет просить, она тихо сказала:
— Ижеени...
У него в груди всё оборвалось. Что же, за свои ошибки надо отвечать, верно?
— Я у твоих ног. Проси, — здесь и сейчас он не мог сказать ничего другого.
— Отдай мне часть той боли, что причинил тебе твой кровный отец. Раздели её со мной надвое.
Ижен застыл.
Мягко вспыхнув, сердце растворилось, восстанавливая её энергетические каналы, возвращая времени обычный ход... но ничего уже не было обычно.
Просто не могло быть.
— Ты...
— Ты...
Они замолчали, глядя друг на друга. И что, что тут можно сказать?!
Они так и сидели в тишине, заново переживая случившееся.
Потому что любые слова были бы тут лишними.
* * *
Жакрам медленно сделал шаг от двери.
Он не знал наверняка, что чувствовал. Слишком много странных, противоречивых порывов, ему обычно не свойственных, перемешались в душе. Инстинкты привели его сюда, заставили активировать установленные человеческими лекарями хитрые следилки, но теперь... Он не мог даже сказать наверняка, чего именно хотел, застыв у двери изваянием. Чтобы ритуал удался? Или нет? Чтобы девчонка попросила Тень, и он мог бы с чистой совестью свернуть ей шею? Или наоборот, чтобы прикончить братца, снова получившего в свои руки то, чего Жакрам хотел?
Даже сейчас он ни в чём не был уверен. Одно знал наверняка — стоит пойти и заняться делом, дабы не наломать непоправимых дров.
Так он и поступил, хотя вся его сущность требовала обратного... По счастью, Жакрам давно научился усмирять свои порывы.
К сожалению, мысли не так уж просто было заглушить, и они бурлили внутри, как варево в ведьмовском котле.
Сколько Жакрам себя помнил, он ненавидел Ижеени больше других братьев. Хотя у них и были все предпосылки для дружбы — схожие интересы, двойная игра, ненависть к отцу... но Жакрам обрубал все попытки сближения, и дело было не только в банальном "каждый за себя".
Правда в том, что он завидовал.
Ижеени всегда везло. Он играючи получал привилегии: свободу (его клятвы почти не ограничивали и разве что сбежать не позволяли), информацию (там, где Жакраму приходилось собирать крупицы, в распоряжении младшего брата была личная библиотека лорда Лаари), поддержку (стоило не сомневаться, кому именно достанется самый богатый контракт или самая безопасная боевая позиция). Всегда, что бы ни происходило, можно было не сомневаться: Лаари подарит своему любимчику самую достоверную информацию, самые надёжные амулеты, самые полезные знания...
Но даже это ерунда по сравнению с тем, что Ижеени исподволь подарили право на своё мнение. И пусть Лаари сделал это лишь из-за того, что ему нравилась в игрушках дерзость, пусть! Главное — не причины, главное — результат.
Этому щенку позволялось говорить. Сыну эльфийской шлюхи, нахальному мальчишке было позволено то, что всегда запрещалось Жакраму, сыну великой царицы, полководцу, раз за разом бросавшему отцу в ноги победу за победой.
Это сводило с ума.
Своего пика их взаимная ненависть достигла после казни Ажара.
В ночь перед тем, как это произошло, Жакрама навестил Лаари. "Завтра намечается мероприятие, — сказал он. — Будет голосование. Если хочешь, чтобы половину твоей змеиной резервации заморили голодом или продали в зоопарки — проголосуешь "против". Если же хочешь для них послабления и прекращения казней — проголосуешь "за" Ты понял меня?".
Жакрам понял. И, когда отец сказал голосовать "за" или "против" казни Ажара, Жакрам проголосовал "за".
И, разумеется, напоролся на полный ненависти, шока и непонимания взгляд Ижеени.
Он был единственным, проголосовавшим против. Отец, разумеется, потом месяц не выпускал его из пыточных... а когда всё же выпустил, робкие ростки братской дружбы между Ижеени и Жакрамом обернулись лютой, всепоглощающей ненавистью на долгие годы.
Как того, видимо, и хотел Лаари.
И... Жакрам знал, что его голос ничего бы не изменил. Но отвращения к себе от этого не стало меньше.
Ижеени был счастливчиком, не понимающим своего счастья. Его по-отцовски любили — пусть даже больной, извращённой и нездоровой любовью, Жакрам был бы согласен и на такую... но ему никто не предлагал, конечно. Ижеени дали свободу, но он не мог этого понять — ему было не с чем сравнивать.