Параллельный переход
Шрифт:
Атаман задумался ненадолго и сказал:
— Добре выходит, казаки, ей-богу, добре, если бы сам в той халамыде не сидел, может, и не поверил бы такому. Тут самое главное будет коней увести и не натоптать. Но я-то уже подумал. Через балку табун гнать придется, а с другой стороны балки уже в степь выезжать, чтобы следов не оставить. Въезд в балку сухими гиляками забросаем, а перед выездом оттаскивать в сторону будем, никто и следа не заметит. А как тут погуляем — татары за день или за два все пройдут, поедем под Киев басурман гонять. Там я и без святого Ильи знаю, где засады ставить, там халамыды и самострелы тоже нам большую пользу принесут. На том и порешим. Сколько ты Кериму луков для самострелов заказал,
— Четыре десятка, батьку.
— Ну ты и хомяк, Богдан, но то добре, хомяк зимой не голодный. И что, у Керима столько заготовок было?
— Нет, батьку, но он уже все нашел, до весны сохнуть будут. Но к весне обещался Керим, что все будет готово.
— Тогда на тебе еще халамыды, Богдан. Если что надо, приходи проси, но ты за то в ответе. Хлопцев готовить тебе Давид поможет. Я еще покумекаю, кого в лучники поставим. Надо, чтобы и не старый был, и стрелял добре. Мне уже день сидеть на карачках в халамыде, не двигаясь, тяжело. На том и порешим пока. В пятницу с Георгием и Иваном свидимся, им расскажем, послушаем, что они скажут.
Тут же, осматривая балку, развели костерок, сварили кашу и, перекусив, отправились в обратный путь. Дорога мерно ложилась под копыта моей кобылы, а я радовался, как легко удалось на этот раз подбить атамана на очередную авантюру. Впрочем, это неожиданно вновь напомнило мне мою прежнюю жизнь. Ведь точно так же было в университете. На первом курсе каждую пятерку в зачетку приходилось выдирать у преподавателей с кровью. Зато потом они меня вообще перестали слушать. Полистают зачетку с пятерками, послушают в пол-уха, что я пою, и выводят очередное «отлично».
Так и тут. Сначала ты работаешь на авторитет, а потом он на тебя. Главное, чтобы противник не нарушил этой идиллии.
Осенний день короткий, и мы въехали в село, когда уже стемнело. Родичи успели поужинать и уже ложились спать, не ожидая меня: ночью по лесным тропам много не наездишь. Быстро перекусил, потушил лучину и отключился. После болезни даже такая безобидная прогулка далась с трудом.
Еще вчера по дороге, обдумывая, как приступать к работе, договорился с атаманом, что завтра с утра соберу костяк будущих стрелков у него во дворе для его короткого напутственного слова. Хотелось официально быть представленным в качестве командира и утвердить десятников и командиров пятерок. Андрея планировал своим заместителем, еще четырех хлопцев, что с нами были у вдовы, командирами пятерок, а двое из них будут еще формально десятниками. Потом планировался общий сбор отряда, но тут уже атаман сказал, чтобы я сам разбирался, а он мою работу через месяц проверит, чему хлопцев научил. Мне показалось, что это чисто дипломатический ход. Если родичи начнут сетовать, атаман отморозится — мол, есть тут у нас блаженный, со святым Ильей общается, к нему все претензии. Но даром он перестраховывался. Комитет солдатских матерей еще не создан, колхоз — дело добровольное, никто никого силком на войну не тянет. С родичами я и общаться не буду. Не хотят — пусть не пускают, если смогут. Но была еще пара факторов, не учитываемых атаманом, которые делали подобные разговоры маловероятными. Это такие человеческие недостатки, как жадность и зависть. Желание избавиться от тягла, рассказы о невероятном количестве добытых и выигранных монет, карьера от сельского дурачка до известного казака, с которым окрестные атаманы повидаться и потолковать хотят, — все это толкает родителей к размышлениям. И естественный вывод звучит так: а чем мой сын хуже, он бы и не такое смог.
Захватив по дороге Андрея и остальных хлопцев, стояли с утра у атамана и слушали его вводную.
— Есть, хлопцы, у нас задумка одна, где вы казакам весной в походе дюже пригодиться сможете. И не только вы, но и все гречкосей, здоровые как бычки, бегают по селу, коровам хвосты крутят да девкам проходу не дают. Старшими над вами ставлю Богдана и Давида, они вам все расскажут и покажут. Через месяц-другой и я гляну, чему вас научили. Положим вам пока половинную долю в добыче, а там поглядим: будете добре биться — примем в казаки, тогда станете полную долю иметь. Кто что сказать аль спросить хочет?
— Я, батьку, так себе думал: Андрей будет правой рукой, Петро, Ярослав, Иван и Лавор будут старшими каждый над пятью парубками, кто-то из них будет потом десятниками.
— То пока сами решайте, ближе к весне уже видно станет, кто на что горазд, тогда десятников призначим. Если все вам, хлопцы, ясно, беритесь до работы. Богдан, собери всех, расскажи, что к чему. Когда начнете парубков учить — придешь, потолкуем, чему ты учить будешь, а где Давид тебе подсобит.
— Мы все поняли, батьку, пойдем собирать парубков.
— С Богом, хлопцы.
Распределив хаты, мы разошлись по селу собирать нужный нам контингент. Его я определил как «все женатые и неженатые гречкосеи от четырнадцати и до двадцати». Было еще два казацких хлопца, но им четырнадцати еще не было. Поспрашивав хлопцев, что они умеют, выяснил, что оба с раннего детства на конях и часто пасут сельский табун лошадей. А значит, сгуртовать табун и погнать в степь казакам смогут помочь. Наблюдать, подать сигнал — тоже физической силы не нужно: что здоровый казак справится, что хлопец молодой. Вместе с нами набралось аж двадцать четыре человека.
У атамана в стодоле, в углу, среди десятка других копий, которые там стояли, нашел свое первое копьецо, которое соорудил из старого ножа без ручки и ровного куска орешника, и стоял посреди площади, возле церкви, держа его в руке.
— Хлопцы, я собрал вас тут сегодня, чтобы рассказать одну бывальщину. Жил в вашем селе дурачок по имени Богдан. Одного дня, когда он был в лесу со своей сестрой, захотелось одному иуде украсть его сестру и татарам продать. Бежал Богдан сестру домой завернуть, о беде сказать, да не добежал — упал и забился.
И явился мне, хлопцы, святой Илья, и спросил меня: хочешь ли ты, Богдан, спасти свою сестру? Хочу, сказал я. Готов ли ты для этого сражаться и убивать, сражаться и, если надо, умереть? Готов, сказал я, но нет у меня зброи. И сказал мне святой Илья: сперва сам стань зброей, тогда зброя найдет тебя. Как же я стану зброей, если нет ее у нас дома, не видел я ее никогда? Когда сам станешь зброей, увидишь, что кругом она, везде ее можно найти, но первый раз я тебе помогу, сказал святой Илья. Повел он меня в стодолу, там нашел я старый нож без ручки, кусок палки от орешника и бечевку. И недолго прошло времени, как в моих руках оказалось это копье, которое сделал своими руками, ровное, острое и смертельное. И сказал мне святой Илья: так, Богдан, и в твоей душе где-то есть палка, бечевка и старый нож. Найди их, соедини вместе, и ты станешь копьем. И стоял я, братцы, как громом пораженный, искал и просил Господа Бога, чтобы стал я как это копье. Нашел в себе я то, что гнуло меня до долу, отрубил и выбросил, выровнял себя, завязал узлом, выточил нож, и стал я, братцы, прямой, острый и смертельный — стал тем, кто я есть теперь.
Теперь вас спрашиваю, хлопцы: хотите ли вы стать зброей, защитой сестрам своим, женам и матерям, земле этой, на которой живем? Если захотите, помогу вам в первый раз, как помог мне святой Илья. У кого получится зброю из себя выковать — поедет с казаками весной в поход басурман бить, тому учить вас целую зиму будем я и Давид. Торопить вас никто не станет, подумайте добре, не все из похода возвращаются, можно и буйную голову сложить. Кто захочет спробовать, приходите сюда в субботу, после полудня, как мы из похода вернемся. Тогда дальше толковать будем.