Паранойя
Шрифт:
— Адам, — раздался бас Антуана, — скорее приезжай! С твоим отцом плохо.
41
Ужин мы так и не доели. Я отвез Алану домой, тысячу раз извинившись. Она повела себя очень понимающе и даже вызвалась поехать в больницу со мной, но я не хотел знакомить ее с отцом. По крайней мере не сейчас — это могло бы все испортить.
Высадив Алану, я рванул вперед на восьмидесяти милях в час и добрался до больницы за пятнадцать минут. К счастью, меня не остановили за превышение. Ворвался в реанимацию совсем не в себе — взъерошенный,
Сначала я увидел Антуана. Он стоял перед зелеными шторами. Лицо его было почему-то исцарапано, в крови и казалось испуганным.
— Что случилось? — крикнул я. — Где он?
Антуан указал на шторы, за которыми слышались голоса.
— Ему ни с того ни с сего стало трудно дышать. Потом лицо потемнело, почти посинело. Пальцы тоже. Вот тогда я и вызвал «скорую». — Антуан как будто оправдывался.
— Он?..
— Все нормально. Старый доходяга, а живучий...
— Это он так тебя разукрасил? — спросил я, имея в виду его лицо.
Антуан кивнул, глуповато улыбаясь.
— Он не хотел идти в «скорую». Кричал, что все в норме. Я битых полчаса с ним дрался. Надо было сразу в охапку и в машину. Надеюсь, я не слишком затянул.
Ко мне подошел невысокий темнокожий молодой мужчина в зеленой медицинской форме.
— Вы сын?
— Да, — ответил я.
— Я доктор Пейтел, — представился мужчина. Он выглядел моим ровесником: наверное, еще в ординатуре или интернатуре.
— А... Здравствуйте. — Я сделал паузу. — Э-э... Он выкарабкается?
— Похоже на то. Ваш отец простудился. К сожалению, у него нет респираторных резервов. В такой ситуации даже легкая простуда очень опасна.
— Его можно увидеть?
— Конечно, — сказал доктор Пейтел, отдергивая шторы. Сестра подсоединяла к руке отца капельницу. На рту и носу у него была прозрачная пластмассовая маска, ион смотрел на меня. Внешне отец казался таким же, только как будто усох, и лицо бледнее обычного. Рядом работало несколько мониторов.
Отец поднял руку и стянул маску с лица.
— Надо же, сколько шума, — сказал он. Голос прозвучал слабо.
— Как самочувствие, мистер Кэссиди? — спросил доктор Пейтел.
— Замечательное, — едко ответил отец. — А разве не видно?
— По-моему, лучше, чем у того, кто о вас заботится.
Антуан как раз подошел к нам.
Отец виновато пробормотал:
— А, вот вы про что. Извини, что так получилось, Антуан.
Антуан, который наверняка знал, что более пространного извинения от отца не дождется, с облегчением улыбнулся:
— Это мне урок. В следующий раз буду отвечать ударом на удар.
Отец улыбнулся, как чемпион-тяжеловес.
— Этот человек спас вам жизнь, — сказал доктор Пейтел.
— Да неужели? — съязвил папаня.
— Именно так.
Отец шевельнул головой, поворачиваясь к Антуану.
— И с какой стати?
— Не хотел терять работу, — парировал тот.
Доктор Пейтел тихо сказал:
— У него хороший рентген — для его состояния, и лейкоциты восемь-пять, что тоже нормально. Ему грозила дыхательная недостаточность, но сейчас состояние вроде бы стабилизировалось. Мы начали колоть антибиотики и стероиды внутривенно, а также кислород.
— Кислород в маске? — спросил я. — Или что там?
— В распылителе. Альбутерал и атровент, бронхорасширяющие. — Он наклонился над отцом и вернул маску на место. — Вы настоящий борец, мистер Кэссиди.
Отец только моргнул.
— Слабо сказано! — хрипло рассмеялся Антуан.
— Мы ненадолго отойдем. — Доктор Пейтел задернул штору и отвел меня в сторону. Антуан остался с отцом. — Он еще курит? — строго спросил врач.
Я пожал плечами.
— На пальцах никотиновые пятна. Это, знаете ли, большая глупость.
— Знаю.
— Точнее, самоубийство.
— Он все равно умирает.
— Но это ускоряет процесс.
— А если он сам так хочет? — сказал я.
42
Так и получилось, что мой первый день работы на Годдарда начался с бессонной ночи.
Из больницы я вернулся домой в четыре утра. Сначала хотел часок поспать, однако передумал: обязательно просплю. Не стоит вступать в новую должность с опозданием. Поэтому я сходил в душ, побрился и немного посидел в Интернете, почитал последние новости о конкурентах «Триона» на News.com и Slashdot. Ближе к выходу надел тонкий черный свитер (максимально близкий к фирменным водолазкам Джока Годдарда), брюки хаки и коричневый пиджак в «куриную лапку» — один из немногих «неформальных» нарядов, подобранных для меня экзотической помощницей Уайатта. Теперь я был похож на настоящего члена годдардозской «могучей кучки». Потом позвонил вниз и попросил подогнать «порше».
Швейцар, который дежурил рано утром и вечером, когда я чаще всего приходил и уходил, был латиноамериканцем лет сорока пяти по имени Карлос Авила. У него оказался странный сдавленный голос, будто он проглотил острый предмет и тот застрял в горле. Он мне симпатизировал — думаю, оттого, что я не игнорировал его, как остальные жильцы.
— Что, работа до седьмого пота, Карлос? — спросил я, проходя мимо. Обычно он задавал мне этот вопрос, когда я поздним вечером возвращался домой, выжатый как лимон.
— Спустя рукава, мистер Кэссиди, — сказал он с ухмылкой и отвернулся к телевизору.
Я остановил машину в паре кварталов от кафетерия, который как раз открылся, и заказал тройной гранд-латте. Пока жертва пирсинга и будущий король гранжа нагревал полчашки двухпроцентного молока, я взял почитать «Уолл-стрит джорнал», и мой желудок сжался.
На первой странице была статья о «Трионе». Точнее, о «Тревогах „Триона“». С нечетким снимком Годдарда, неправдоподобно веселого, даже неадекватного. Один из подзаголовков гласил: «Сочтены ли дни основателя „Триона“ Огастина Годдарда?» Мне пришлось прочитать это дважды: голова никак не включалась. Да когда уже гранж-бой справится со своей непосильной задачей?