Парашюты на деревьях
Шрифт:
— Найдутся, браток, и такие, — не соглашался Юзик. — Ты думаешь, за твой черепок кому-то награду не хочется получить… Нужно поменять место или совсем уйти отсюда.
Загадка так и осталась загадкой. Если бы это подходил зверь, рассуждал я, то, учуяв опасность, он со всех ног, с шумом, бросился бы наутек, а не отходил бы так расчетливо, методично. Но и трудно было допустить, чтобы это был человек. В самом деле, тут, пожалуй, прав Овчаров. Кто бы это мог рискнуть в темноте разыскивать группу в лесу, да еще в одиночку. Уйти, испугавшись непонятного шороха, не в характере разведчиков. По крайней мере, до утра нам ничто не угрожает.
Решили продолжать дежурство. Овчаров и Целиков ушли к шоссе, а я и Зварика остались
Едва забрезжил рассвет, как Зварика, наблюдавший за железной дорогой, толкнул меня в бок.
— Смотри!
Из-за леса, оттуда, куда, пересекая реку, уходило полотно железной дороги, на розовом фоне неба медленно по шпалам, словно игрушечные, двигались темные фигурки. Силуэты их были до того знакомы, что невольно сжалось сердце.
Шли в касках солдаты. С каждым шагом они приближались, становились большими, уже было видно, во что одеты и чем вооружены. Вспомнились таинственные шаги прошлым вечером. Не нужно было выяснять, куда и зачем идут солдаты.
— Бежим на ту сторону шоссе, пока не поздно, — предложил Зварика.
— Да, — согласился я, — там встретим и Овчарова с Целиковым.
Но мы встретили их на полпути. Они шли быстро и были взволнованы.
— Шоссе забаррикадировано машинами. Они становятся вплотную одна к другой, как стена, — сообщил Овчаров. — Солдаты выгрузились и цепью идут сюда. Без собак. Быстрее бежим за железку.
— Там тоже солдаты, — ответил я.
— Мы в мышеловке, — произнес Зварика. — Лицо его стало бледным, рот приоткрылся.
— Нужно попробовать пробиться, — решительно сказал Овчаров.
Мы направились к насыпи. Но с нее навстречу нам уже спускалась густая цепь автоматчиков. За ней — вторая. Третья залегла наверху. Все без собак. Значит, не специальные поисковые группы.
— Пойдемте лучше вдоль дороги на запад, — предложил Зварика.
— Там же голые поля, деревни, — возразил я ему.
Все мы почему-то внимательно посмотрели на поникшего Юзика: на его лице было выражение плохого предчувствия. Может, нам тогда так показалось, но потом, вспоминая эту ситуацию, мы с Овчаровым сошлись оба на этой мысли. В создавшейся обстановке нам трудно было надеяться на благополучный исход, но нужно было как-то спасаться. Только никто не знал как.
Мы и действительно бросились, как советовал Юзик, в сторону деревни Жаргиллен. Посреди лесного квартала наткнулись на пулеметчика, который лежал за пулеметом, широко разбросив ноги, как на учениях — по всем правилам. Наше счастье, что пулемет был направлен в сторону железной дороги. Мы прошили его автоматной очередью раньше, чем он успел развернуться. На первой же просеке мы увидели новые группы солдат. Одну из них обстреляли, но и сами были обстреляны.
Единственным, хотя тоже мало надежным шансом на спасение, было разойтись по одному и прятаться, где кто может. Я объявил об этом, назначив сбор ночью у почтового ящика № 1.
Участок леса, в котором мы были окружены, благоприятствовал маскировке. Густые заросли низких елочек, крапивы, кусты ольшаника, наконец, могучие мохнатые ели давали место для укрытия.
Солдаты от железной дороги охватывали нас с севера, поджимая к югу, к параллельно идущей автомагистрали. Я бросился вдоль медленно движущейся цепи, надеясь найти в ней разрыв. Внезапно оказался перед открытой поймой Швентойи. Перебегать ее было опасно — слева на лугу видны были солдаты. Но возвращаться назад совсем не имело смысла. Мне казалось, что немцы уже там. Впереди же, за рекой, их могло не быть. Но как перескочить туда? В этом же месте в Швентойю впадал узкий ручей, настолько заросший, что зелень сходилась над ним. Я пополз в этом сверху зеленом, а внизу мокром и грязном туннеле. Но меня, кажется, заметили — над головой пронеслось несколько очередей, пущенных из автоматов. Я осмотрелся и увидел солдат на лугу метров за сто в стороне.
«Замаскироваться нужно, как можно быстрее замаскироваться», — решил я.
Прокрадываясь между зарослей от дерева к дереву, я присматривался к вековым елям. Думал поначалу выбрать наиболее мохнатую из них и взобраться на макушку: не будут же солдаты проверять каждое дерево. Но вот мое внимание привлек огромный выворотень. По свежей иглице видно было, что ель упала во время последней бури. Крона выворотня была настолько густа, что в ней мог спрятаться не один, а несколько человек. В первое мгновение я решил так и поступить: зашиться в разлапистые ветки. Но тут же отверг этот план. Место сразу же вызывало подозрение — уж слишком естественным было это укрытие. Его непременно обыщут, обстреляют.
Я заглянул под корень выворотня. Глубокая яма с нависшими метровыми клочьями мха — настоящее логово. Там тоже может поместиться не один человек. Но и оно слишком было заманчивым, привлекало внимание, бросалось в глаза, вряд ли пройдут мимо…
Но, как завороженный, я уже не мог уйти отсюда. Вновь заглянул на противоположную сторону выворотня, в то место, откуда изо мха выходил толстый ствол. Мох здесь тоже длинными космами повис книзу, до самой земли. Под стволом можно спрятаться, принакрыться мхом. Но лечь нужно поперек ствола, чтобы оказаться лицом к преследователям. Я чувствовал, что немцы могут вот-вот появиться здесь: мимо уже пронеслось несколько поднятых с лежки косуль, без оглядки проскакал олень. Всякий раз, теряя дорогие секунды, я вскидывал к плечу автомат, пока не поймал себя на мысли, что если овчарок нет, а они бы уже подали голос, то мешкать нельзя, нужно побыстрее прятаться.
Мысль, работающая с удесятеренной быстротой, подсказала окончательное решение. Достав нож, я срезал под корень, чтобы не оставить следа, несколько маленьких, мохнатых елочек. Улегся поперек ствола, а елочки воткнул так, чтобы голова и ноги скрылись под ветками, обложился мхом и затаился, взвел автомат, приготовил гранаты.
Ждать долго не пришлось. Сначала послышалось металлическое звяканье касок, когда они цеплялись за ветки.
Увидев немецких солдат, я решил таиться до последней секунды: так поступают звери и птицы. Будучи охотником, я хорошо знал повадки обитателей леса. Только бы собрать нервы в кулак — при любой ситуации не шелохнуться, не выдать себя. Около десятка солдат остановились перед выворотнем. Один из них подошел вплотную. Я мог свободно ухватить его рукой за ногу. «Хотя бы не наступил на меня, не напоролся на автомат — тогда все пропало», — тревожила мысль. Сердце билось так сильно, что, казалось, его удары слышны на расстоянии.
— Раус, раус, выходи, — не слишком громко раздался голос надо мной. — Нужно прочесать огнем. — Он дал несколько коротких очередей по густым сплетениям лапок. Шум пуль отдавался по всему стволу — я чувствовал его своим телом.
Цепь двинулась дальше. Солдаты один за другим переступали через дерево у самой моей головы. Я отчетливо слышал их сопение, хруст мелких сучьев под коваными сапогами, шорох осыпающейся коры. Цепь прошла дальше.
Я продолжал лежать, боясь шелохнуться. Так и казалось, что кто-то, притаившись, стоит надо мной. Но вот снова послышались голоса.