Парашюты на деревьях

Ридевский Наполеон Фелицианович

Генка рассказал, что они осторожно шли по знакомой просеке, по которой мы уже неоднократно ходили. Неожиданно напоролись на шлагбаум. Справа от него, за кюветом, увидели полосатую будку. Часовой крикнул: хальт! хальт! Сразу же раздался винтовочный выстрел, за ним — второй. Генка и Алексей бросились влево, а Иван — вправо. Генка залег и дал очередь по часовому. Пару раз окликнули Ивана и спешно отошли. Что случилось с Иваном Громовым, узнать не удалось. Когда Генка кончил рассказывать, Алексей заметил:

— Так и погибнуть можно…

Эта реплика резанула мне слух.

— А как ты думал, — со злостью ответил ему Генка. — На

войне такое случается.

Я не придал замечанию Алексея особого значения: он был расстроен исчезновением друга.

Не пришел Иван Громов ни следующим днем, ни ночью. Я написал записку Райчуку с просьбой, может он что-либо узнает о судьбе нашего Ивана Громова — бывшего военнопленного. Отнести корреспонденцию и проверить почтовые ящики послал одного Генку.

Оставшись с Алексеем, обсуждал детально план захвата «языка» на хуторе Шмаленберг. Мне не очень нравилось, что Алексей хвастался своей силой и уверял, что один мог бы скрутить любого немца. Силой его действительно бог не обидел, но я понимал, насколько трудно взять «языка», даже если он значительно слабее тебя — спасаясь, человек проявляет страшное упорство. Что ж, посмотрим, как будет на деле?

Я спросил у него, есть ли в лагере еще надежные люди, которых можно было бы взять в группу.

— Есть в лагере такой — фамилия Телегин. Будто ничего, парень свой.

Пришел Генка — новостей никаких не принес.

Следующей ночью другим путем отправились к «Трем кайзеровским дубам» — перед походом за «языком» на хутор Шмаленберг следовало вооружиться. Я же остался без автомата.

Когда мы возвращались к землянке, прихватив автоматы и радиостанцию, я спросил осторожно Алексея:

— Если Ивана захватили, он нас не выдаст?

— Нет, мы с ним договорились: в случае чего — были в бегах.

— А оружие, пистолет Генкин?

— Нашли в лесу во время работы.

Мы выбрали пасмурный тихий вечер и направились к хутору Шмаленберг. Неслышно зашли через открытую калитку во двор. Вдоль забора стояло много грузовых крытых автомашин. Мы спрятались за крайнюю, чтобы осмотреться. Звякая коваными сапогами по каменной мостовой, взад-вперед ходил часовой. В доме было шумно — нескладные мужские голоса горланили песни, каждый свою, поэтому нельзя было разобрать слов и на каком языке пели. Ставни были закрыты — свет пробивался только через щели. Возможно, там шла попойка. Часовой приближался к нам. Наступал удобный момент схватить его, как только он поравняется с нами, и вытащить через калитку в поле. А там до леса — рукой подать. Я положил руку на плечо присевшего рядом со мной Алексея, дав знак приготовиться. В этот момент он как-то неуклюже повернулся и звякнул автоматом о машину. Мгновенно прозвучали выстрелы, но это стрелял не тот часовой, который подходил к нам. Едва он клацнул затвором, как мы оба с Генкой рубанули по нему из автоматов, и он шлепнулся на землю. Мы бросились к калитке, а Алексей вдоль машин побежал к забору.

Мы быстро оказались в условленном месте сбора возле леса. Над хутором одна за другой в небо взвивались осветительные ракеты. Раздавались крики. Алексея не было.

— Я же хорошо видел, как он перемахнул через забор, — утверждал Генка. — В это время никто не стрелял.

Да и я мельком видел, как Алексей скрылся за забором, и даже полагал, что он доберется до места встречи с нами раньше, чем мы.

Но я молчал, полагая, что он второпях свернул не в ту сторону, что вскоре

подойдет сюда — места эти он знал лучше нас. Долго ждать нам нельзя было. Хотя ночь была темной — не слишком удобной для погони, но все же, увидев мертвого часового и гильзы от наших автоматов, будущие шпионы могут попытаться окружить ближайшие кварталы — машины у них под рукой. В конце концов Алексей придет к землянке. Мы пошли подальше, опасаясь, что может быть проческа леса.

Алексей не явился и к землянке. Таяла с каждой минутой надежда, что нам удастся создать новую группу из военнопленных, а вместе с этим и выполнить другие планы. Не зря бытует пословица: не с каждым ходить в разведку.

— Люди такие нам попались, — рассуждал Генка. — Что стало с Иваном — неизвестно, а Алексей просто струсил.

На душе было неспокойно, тяжело. Мысли, одна чернее другой, не выходили из головы. Нужно было что-то предпринять на случай, если Алексей или Иван, спасая свою шкуру, попытаются выдать нас. Мы не думали, что они пришли к нам с плохим намерением. Просто нелегкая ноша разведчика оказалась им не по плечу. Теперь я смотрел на Генку и еще более ценил его и где-то в глубине души гордился им. Подросток оказался куда крепче и надежнее Громова и такого здоровяка, каким выглядел Алексей. Если они попали в руки гитлеровцев, то где гарантия, что из них не вышибут признания. Нужно было оставлять насиженное место, искать новое убежище. Но пора была уже не та.

— Когда мы возвращались после того как пропал Громов, — стал припоминать Генка, — Алексей сказал мне: «Если Ивана не убили, то он может спрятать оружие и вернуться в лагерь — скажет, что хотел сбежать, но одумался. Ему за это ничего не будет. Разве что в карцер посадят на несколько суток».

— Чего же ты, Генка, раньше мне об этом не сказал?

— Да так. Не придал его словам особого значения.

Мы решили воспользоваться советом «партайгеноссе» и переселиться в квартал № 252.

Вновь на пути лежал канал Тимбер. И на этот раз пришлось раздеваться и лезть в ледяную воду. Я и теперь диву даюсь, как мы выдерживали. И даже ни разу не простудились: или это невзгоды так закалили нас, или необычное нервное напряжение спасало от болезней.

На рассвете выпал туман, подморозило. Это было лучше в том смысле, что собакам труднее будет взять след, если нас попытаются искать. Но идти было скользко, ледяная корка хрустела под ногами, шаги были слышны далеко.

Уже рассвело, когда мы перешли шоссе и достигли квартала № 252. Высокий трехъярусный хвойный лес обещал хорошее укрытие. Постояли, осмотрелись.

— «После всех мероприятий», — вспомнил Генка любимое выражение Ивана Целикова, — мы с тобой оказались у разбитого корыта.

Мы отыскали яму, заросшую по краям ельником, залегли в ней. Хотя мы захватили с собой все, что у нас было в землянке, в том числе и одеяло, что передала нам «муттэр», но мы не рискнули распаковываться, даже вещевых мешков не снимали с себя — немцы могли нагрянуть в любую минуту. Передневали, дрожа от холода.

Теперь оставленная землянка казалась нам таким обжитым, уютным уголком, о котором мы могли только мечтать. Возвращаться в нее мы не рискнули, да и неприятный осадок остался от недавней попытки сколотить группу. В то же время, будто бы и не было веских оснований обвинять Громова и Лозового — оба, по существу, пропали без вести во время стычек с врагом. Нам ведь неизвестно, что с ними случилось…