Парфюмер звонит первым
Шрифт:
– В общих чертах, – кивнул Ходасевич. – Это, грубо говоря, поток информации, перекачиваемой с компьютера в Интернет. Но ты бы лучше не ехидничала, а выполняла указание. Времени у нас с тобой зверски мало.
– Слушаюсь, товарищ полковник. Готова привести тебя в самую жуткую дыру. Но, как ты понимаешь, за любопытство тамошних сисадминов я никакой ответственности не несу.
…Еще через двадцать минут они сидели за столиком в душном подвале интернет-кафе с жутковатым названием «КОМ@», и Ходасевич, следуя подсказкам Татьяны, переправлял на личный электронный адрес полковника Ибрагимова вложенный
Передача прошла успешно, Ибрагимов коротким письмом подтвердил получение, и уж только тогда Валерий Петрович, видимо, расслабился. Черты лица его обмякли. Он выдохнул воздух, словно кит на мелководье: «Ф-уф!» и произнес:
– Ну вот и все, Танюшка. Теперь можем ехать домой.
– Ты имеешь в виду к Глебу Захаровичу? – усмехнулась Татьяна.
– Ну да, перекантуемся пока ночку у него, а потом можно будет и по своим домам разъезжаться. Если Ибрагимов сработает как надо.
А в то же самое время в Москве полковник Ибрагимов, просмотрев файл, присланный Ходасевичем, понял, что дела обстоят – серьезней некуда и действовать надо решительно и оперативно. Он сразу же позвонил первому зампреду службы и попросил незамедлительно его принять по чрезвычайно важному и срочному вопросу. Тот буркнул: «Приходи через пятнадцать минут».
За оставшиеся до встречи четверть часа Ибрагимов объявил по своему отделу тревогу, приказав всем офицерам, подчиненным ему, немедленно прибыть в его распоряжение. Он к тому же сильно подозревал, что, как только зампред комитета узнает о происходящем, он немедленно поставит под ружье всех сотрудников управления. И еще Ибрагимов самолично позвонил в Костровское речное пароходство, к которому был приписан теплоход класса река – море «Нахичевань». Ему ответил заспанный диспетчер. Полковник представился и спросил, кем зафрахтован теплоход, каким идет курсом и каковы его фактические координаты на данный час. Спустя пару минут ему ответили, что судно «Нахичевань» зафрахтовано костровской компанией «Минал» и в настоящий момент идет в порт Хумус, столицу непризнанной Абхазии, с грузом минеральных удобрений. Последний раз капитан выходил на связь с диспетчером прошедшим вечером в двадцать ноль-ноль Москвы. В то время «Нахичевань» подходила по Азовскому морю к Керченскому проливу.
– Где теплоход находится в данный момент, вы знаете? – перебил его Ибрагимов.
В телефоне жалобно пообещали выйти на связь с капитаном «Нахичевани» и через десять минут доложить, что происходит.
– Ни в коем случае! – закричал Ибрагимов. – Не нужно ни с кем связываться! Никаких вопросов не задавайте им! На судне что, нет прибора GPRS?
– Есть, – пролепетали в трубке.
– Вы можете снять с него данные, не ставя в известность экипаж?
– Можно попробовать.
– Вы уж попробуйте.
Через десять минут Ибрагимов позвонил снова, и ему сообщили, что судно в данный момент находится в Черном море в точке с координатами сорок четыре градуса пять минут северной широты и тридцать восемь градусов пятьдесят пять минут восточной долготы. Ибрагимов подошел к висевшей на стене карте России и нашел искомую точку. Она располагалась в Черном море километрах в ста пятидесяти восточнее Керченского пролива и километрах в двадцати от российского берега.
И Ибрагимов отправился докладывать первому зампреду о ситуации с пленкой, «Нахичеванью» и полковником Ходасевичем.
Через полчаса он вышел из кабинета начальника ошеломленный. Он не только получил неожиданный карт-бланш на любые, самые активные действия – Ибрагимову была обещана любая помощь людьми, техникой и ресурсами. Вдобавок зампред сам сообщил ему несколько новых фактов, о которых Ибрагимов даже представления не имел и которые вкупе с пленкой, присланной Ходасевичем, создавали впечатляющую картину операции, разворачивающейся вокруг Кострова.
– Я, пожалуй, здесь выйду, – сказал Леня шоферу «восьмерки», седовласому отставнику, который благополучно домчал его почти до самого центра Воронежа. Он позвонил по телефону-автомату Татьяне в Костров, а потом вернулся к машине, открыл пассажирскую дверцу и взял с переднего сиденья барсетку, которую оставлял водиле в залог. Достал портмоне, отсчитал четыре тысячи, потом добавил еще три:
– Это вам на бензин и за приятную компанию.
Седой водитель расплылся в улыбке:
– Спасибо.
– Вы не подскажете, где здесь, в Воронеже, железнодорожный вокзал?
– А ты иди все прямо. На третьем или на четвертом светофоре. Тебе что, на вокзал надо? Садись, подвезу.
– Нет, спасибо, я хочу пешком пройтись.
– Садись, чего уж! Домчу я тебя. Где двести километров – там и еще два.
– Да нет, не стоит.
И тут кто-то со стороны улицы изо всех сил пихнул Леню в бок, да так, что тот влетел прямо на переднее сиденье автомобиля.
– Садиться надо, когда тебе предлагают! – прошипел кто-то позади него.
На заднее сиденье плюхнулись несколько человек. Леня начал поворачиваться в их сторону. Седой водила при этом завел мотор и резко сорвался с места, и Шангин не успел даже толком рассмотреть своих похитителей и понять, что происходит, как один из них набросил сзади на его горло удавку. Леня дернулся, пытаясь освободиться, однако шею захлестнула тугая бечева и стала, сжимать, сжимать, сжимать! Попытки подсунуть под нее руку или добраться до сидевших сзади бандитов оказались тщетными. Водитель закрыл тонированные стекла, «восьмерка» неслась по улицам Воронежа, и никто в транспортном потоке не видел, что происходит внутри ее. Леня стал задыхаться, в глазах его потемнело, потом будто бы вспыхнул ослепительный свет, а затем все окончательно померкло.
Сутки спустя, в среду вечером, Татьяна, совершенно успокоенная отчимом, вышла на террасу роскошного особняка Глеба Захаровича. Валерий Петрович уже лег в отведенной ему комнате на втором этаже, ГЗ удалился в свой кабинет поработать над документами, и Таня предвкушала, как она, в блаженном одиночестве, выкурит первую за этот сумасшедший день (и последнюю) сигарету.
Сад, словно профсоюзный санаторий, освещался рядами фонарей на высоких ножках. Деревья и кустарники отбрасывали причудливые тени на тщательно постриженную траву. От Танаиса тянуло сыростью. Меланхолично стрекотали цикады.