Парик моего отца
Шрифт:
ДЖЕЙК
(стиральная машина + 140 ф.)
Я не стихоплет, да и время жмет. Скажу без лести — давай будем вместе.СТИВЕН
(лилия + 77 ф. 75 п.)
Я тебя никому не отдам.
— И все? — спрашивает Дамьен.
— Все, — отвечает Стивен. Ну погоди у меня, котяра драный. Мальчиков отсылают за ширму.
Эдель выходит из «Шкатулки Любви». Наушники она сняла. Слегка щурится на свету. Благодаря внезапной вспышке видит свое изображение на мониторе — и улыбается. Смотрит на стол. Мне ясно — что ей по-настоящему
— Превосходно, — говорит Дамьен, а змея меж тем тихонько уползает, но немедленно попадает в объектив третьей камеры, неостановимо соскальзывающий к полу. И все визжат.
Новая связка роликов: реклама сливочного масла с показом сливочного масла, реклама автомобиля (место действия — высоко в воздухе), реклама фонда помощи голодающим (место действия — пустыня), и реклама шоколада (место действия — жилище многочисленного семейства, превращающееся в джунгли, когда папаша проваливается в книжный шкаф).
После паузы Дамьен представляет публике счастливую пару прошлой недели. Парочка, держась за руки, сидит на диване. Они слушают, что наговорили друг о дружке в интервью, и смеются. — Мудак! — кричит мой отец. — А ну, вылазь из бассейна! — кричит он. В общем, сами понимаете.
Просматривая интервью, Маркус испытывает некое смутное ощущение, которое тут же забывает. «Блестяще» — говорит Люб-Вагонетка. Он смотрит на нее и никак не может сообразить, о чем это она.
— О чем это ты? — спрашивает он.
— Лучший выпуск сезона. Приз за пошлый секс и беспомощное сердце.
Ткнув в телевизор палкой, мой отец переключается на политические дебаты в соседней студии, где обсуждаются вопросы абортов или искусственного оплодотворения или оплодотворения в пробирке или презервативов или использования зародышей в производстве косметики или матерей в коме или детоубийств, как оно водится на «Четвертом канале» — между тем, немало огорчив министра, который приходит к выводу, что судьба на него ополчилась, появляется змея.
— Змея, — говорит министр. Ведущий, не моргнув глазом, бросается в атаку.
— Змея? Изгнать, как святой Патрик изгнал с нашего острова змей? Вы это хотели сказать, министр?
Потом ведущий заявляет, что даже не заметил тварь под столом. Говорит, что живой телеэфир воздействует на пульс человека почище, чем боевые действия, а у него в активе четыреста семьдесят пять эфиров. Говорит, что сам удивляется, что живой. Мы наливаем ему полный бокал виски и отпускаем шуточки насчет пурпурных сердец [20] .
20
Игра слов. Больное сердце может иметь пурпурный цвет. «Пурпурным сердцем» также называется награда в армии США, присуждаемая тем, кто получил ранение или погиб при исполнении своего боевого долга.
Мой отец, переключившись обратно, успевает к концу передачи.
— Все не так, — говорит он. — Кверху ногами.
Отходит в угол комнаты и встает на голову. Перечень имен, с помощью которых мать пытается вернуть его в нормальную позу: «Милый», «Дорогой», опять «Милый» и «Любимый». Также она произносит его личное, данное при крещении имя, которого никто из нас давно уже не слыхал.
— Помнишь меня? — говорит он. — Помнишь меня таким?
— Ну хватит, хватит, любимый, — говорит
Эдель задает каждому из троих по вопросу.
Эдель — Шону: Если бы мы оказались наедине в саду, стал бы ты змеей в траве?
Шон — Эдель: Я упал бы яблоком тебе на голову. Ты бы прозрела и сама сняла с себя фиговый лист.
Эдель — Кевину: Кружева и атлас — это прекрасно, но что ты наденешь на самое главное свидание?
Кевин — Эдель: Душу нараспашку.
Эдель — Стивену: Спасибо за цветок.
Стивен — Эдель: Он твой.
Эдель: Он немножко помялся.
Стивен: Но он твой. Потому что телевидение не пахнет.
В Темплеоге взорвался передатчик. Но мачты ретранслятора выдержали. Они подхватили сигнал и перебросили его дальше. Хотя из Кипьюра сообщили о снегопаде, на горе Лейнстер видели всполохи света, а в окрестностях Трех Камней овцы посходили с ума. Сигнал двигался так, как ему хотелось: мчался, как проходит «сейчас», полз, как тянется «нынче». Пролетел пулей по прямой к Кайрн-Хиллу, Траскмору и Майре; змеей вполз на верхушку и разлетелся брызгами по всей бескрайней голубизне. Эчилл и Килкевра, гора Гэбриэл и холм Холиуэлл поймали его, погладили по головке и перекинули дальше. Это повторялось пятьдесят раз в секунду, методом альтернативной развертки (когда две половинки картинки сцепляются воедино так, что и шва не найдешь). Телевизоры в Кильтеме и Гауре, в Ньюри и Инче засияли красным, зеленым и синим огнем — совсем как камеры, один-в-один. Дело в том, что сигнал кувыркался над реками и кладбищами, коровниками и ларьками с жареной картошкой, над детьми, играющими в салки дотемна, и стариками, уже не помнящими, на каком они свете. Он потек струйкой над морем, в западном направлении — от Малин-Хед на Слайн-Хед, от Слайн-Хед к Валеншии, над спящими рыбами и призрачными сетями, неустанно ловящими волны. Беззвучно он нырнул в гостиную в Гранарде, где одна женщина купала ребенка, на некую террасу в Каригахолте, где один мужчина бросил немытую посуду под дождем, в холл в Эйбилейксе, где пока не приспело время пить. И повсюду он приносил неуловимый, густой запах лилий.
— Ты мне сердце разбил, — говорит мать.
— Прости, — говорит он, болтая ногами в воздухе.
— Столько лет.
— Выключи его, наконец, — говорит он, меж тем как по экрану плывут титры. Мать идет к телевизору. Когда она оборачивается, отец вновь стоит на ногах, лысый, как коленка. Парик — мохнатая миска — лежит на ковре вверх тормашками. Отец стоит рядом со своим гнездышком, лысый, как яйцо. Лысая правда.
В гостевой Люб-Вагонетка говорит: «Классная программа, ребятки», ибо, по ее убеждению, благодарность начальства — лучшее украшение финальных титров. Входит сладкая парочка — Эдель с Кевином. Кевин напялил на голову белье. Министр пьян. С одного взгляда на Люб-Вагонетку душа умиротворяется. Мы незаметно линяем и перетекаем в офис.
Маркус и Фрэнк сливаются в объятиях и, морщась от натуги, начинают танцевать. Кто из них танцует за мужчину? Никто. Маркус прижимает свой тяжелый лоб к впадине на ключице Фрэнка.
— Финиш! — объявляет Фрэнк.
— Последняя передача, — говорит Маркус, когда они протискиваются мимо измученной Джо, сидящий за своим столом. Маркус разворачивает ее кресло, а Фрэнк цепляется за ее волосы, которые закручиваются по часовой стрелке, когда Фрэнк приподнимает Джо.
— Леди и джентльмены, — говорит Фрэнк, — дарю вам Джо, — и начинает кружиться с ней на руках.