Шрифт:
Не только что одна Закуваевка, но даже и окрестныя села и деревни знали Веденя за мужиченка «вниманія не стоющаго», не говоря уже объ его собственной семь, состоящей изъ старухи матери и женатаго брата, которая, видимо, тяготилась имъ. И не-то чтобы Веденй былъ пьяница или воръ, нтъ, онъ былъ честнйшій мужикъ и пилъ только при случа, но просто какой-то нерадивый и неумлый. Способности у него, правда, были, но отнюдь не къ деревенскимъ работамъ. Такъ, никто, бывало, не сдлаетъ лучше его дудку изъ бересты и никто лучше его не сыграетъ на этой дудк. Псни-ли пть — Веденй первый запвало. На свадьбахъ, на посидлкахъ Веденй первый острякъ и смшило. Бывало, онъ только ротъ разваетъ, чтобы что нибудь сказать,
— Эй, Веденй! Смотри, бабы по три полосы скосили, а ты все еще на первой мнешься! Стыдись! Курицы на смхъ подымутъ.
— Мнешься! Не мнусь я, а одно дло обдумываю. Семъ-ко я косу отточу, такъ покажу я вамъ, какъ я мнусь! Обгоню живымъ манеромъ и на дв полосы за собой оставлю. Дай только срокъ, отвчаетъ Веденй, оттачиваетъ косу, плюетъ на руки и съ крикомъ на бабъ «эй, вы толстопятыя!», принимается косить съ какимъ-то остервенніемъ, но минутъ черезъ десять смотришь — ужъ онъ сидитъ усталый, измученный и разсматриваетъ лзвіе косы.
— Что-жъ ты? спрашиваютъ его.
— Да что, коса кака-то не подходящая! Зазубрилась. Надо статься, на пнь наскочилъ. Эва! кака выемина сдлалась.
— Ахъ ты косило-мученикъ! Ужъ лучше бы въ дуду игралъ!
При уборк хлба было тоже самое. Люди дло длаютъ, а Веденй кривляется, прибаутки говоритъ, или съ кмъ-нибудь лясы точитъ. Семья начнетъ его ругать, а ему все равно, какъ говорится, какъ къ стн горохъ… И такъ во всхъ работахъ.
За то соберутся, бывало, крестьяне посл работъ посидть на завалинк — Веденй ужъ тутъ: строитъ дудку или наигрываетъ на гармоник, напвая псню и отчеканивая слова въ род:
«Носъ крючкомъ, Голова сучкомъ Сама ящичкомъ».— А ну-ко, Веденй, представь, какъ волостной въ церковь ходитъ, просятъ его присутствующіе.
Веденй сейчасъ выпрямляется, выпяливаетъ впередъ брюхо и, заложа руки за спину, семенитъ маленькими шажками.
— Ну, а становаго представь.
— Нтъ, нельзя. За это стегаютъ. Пусть двки поцлуютъ — покажу. Ну, красныя, подходи по очереди, а, нтъ, самъ начну, говоритъ онъ.
— А вотъ только подойди, такъ я тебя и тресну… отвчаетъ какая нибудь изъ бойкихъ.
— Это намъ, ангелка, не почемъ. Ты тресни, а поцловать поцлуй!
И бывало, что Веденю доставались отъ двушекъ не только затрещины, но и плевки въ бороду, но онъ не обижался.
Любимымъ занятіемъ Веденя въ праздничные дни было: прислуживать въ алтар, выносить налой, подавать кадило, звонить на колокольн. Чуть на погост покойникъ — Веденй ужъ тамъ: раздаетъ за панихидой свчи, помогаетъ нести гробъ, опускать его въ могилу и по окончаніи похоронъ
Веденй былъ бездтный вдовецъ, лтъ тридцати слишкомъ. Нсколько разъ прицливался онъ жениться во второй разъ; но ни одна невста изъ окрестныхъ деревень не шла за него, такъ какъ вс его знали за нерадиваго мужика да къ тому-же и собой онъ былъ очень не хорошъ: худой, длинный, рябой, курносый. Заплатанная одеженка и замасленный картузъ сидли на немъ какъ на кол.
Разъ міръ на деревенской сходк ршилъ сдлать его пастухомъ. Веденй принялъ эту должность съ благодарностію, но и къ ней оказался неспособнымъ. Ввренное ему стадо то и дло длало потравы, а черезъ мсяцъ онъ проспалъ корову. За послдній поступокъ его лишили должности и онъ снова сдлался бременемъ своей семьи. Домашніе называли его: лишнимъ ртомъ, разгильдяемъ, полоротымъ и требовали, чтобы онъ шелъ въ Питеръ на заработки. Долго онъ отнкивался, долго не соглашался, но наконецъ брань и попреки надоли ему; онъ плюнулъ и сказалъ:
— Э, прахъ васъ возьми! Снаряжайте!
Веденя снарядили, дали на дорогу хлба, пять рублей денегъ и отправили въ Питеръ.
Въ Питер у Веденя было много земляковъ. Они большей частью были разнощики: торговали спичками, яблоками, сельдями, пряниками и жили на артельной квартир. Тотчасъ по прізд въ Питеръ, Веденй разыскалъ ихъ и явился на артельную квартиру.
Такъ какъ дло было вечеромъ, то земляки были вс въ сбор и сидли за ужиномъ.
— Батюшки, Веденй! Какимъ лшимъ тебя сюда занесло? заговорили они.
— Объ васъ сгрустнулся, братцы. Дай, думаю, на заработки пойду. Пусть посмотрятъ, что я за человкъ есть. Авось медаль прицпятъ, съ ужимками отвчалъ онъ и началъ цловаться съ земляками, одляя ихъ письмами и посылками отъ деревенскихъ.
Земляки пригласили его ужинать. Онъ слъ. Они начали засыпать его вопросами.
— Что-жъ ты въ разноску пойдешь? Торговать будешь?
— Нтъ, братцы, коли мстечко выищется, такъ лучше…
— А дудки при себ?
— При себ. Безъ дудокъ — я, что солдатъ безъ ружья.
— А гармоника?
— Тутъ. Эво горбъ-то ея изъ мшка торчитъ. Давно, братцы, не игралъ. На чугунк ладилъ было наигрывать, да по шеямъ согнать сулились.
Отъужинавъ, разнощики начали просить Веденя что-нибудь сыграть. Онъ досталъ гармонику, замигалъ глазами, задергалъ плечами и началъ играть напвая:
Какъ у нашего Мартына За душой нтъ ни алтына. Охъ калина? Охъ малина?Хотя въ псн и ничего не было особенно смшнаго, но разнощики такъ и покатились со смху. «Вотъ собака-то! Вотъ дьяволъ-то? Ахъ ты, анафема, чортовъ сынъ!» слышалось у нихъ. Ободренный успхомъ, Веденй вскочилъ съ лавки и началъ приплясывать. Хохотъ и ласковая ругань усилились и Веденй долго-бы еще плясалъ, ежели-бы артельная стряпуха не остановила его.
— Антихристъ, чего ты пляшешь то? Вспомни завтра день-то какой! Вдь завтра Воскресенье. Люди Богу молиться, а ты бса тшить, сказала она.
Веденй остановился.
— А и то правда! Шабашъ, ребята! Ужъ и то за грхи наши не одну каленую сковороду на томъ свт вылизать придется, проговорилъ онъ и, тяжело дыша, опустился на лавку.
— Въ шуты теб на балаганы идти, камедь ломать, ршили про Веденя разнощики, однако на утро повели его въ трактиръ и стали спрашивать у знакомаго буфетчика нтъ-ли у него для земляка мстечка.