Париж между ног
Шрифт:
— Что ты… ты, живешь с Халидой! — Почти выкрикнула, бросила мне в лицо, словно раскаленную молнию.
— А ты как думаешь?
— Я тебя спрашиваю, ответь? — Теперь она словно съежилась, ожидая моего ответа, ждет…
Я опять отворачиваюсь и смотрю в окно, где словно в немом кино шагают и перепрыгивают через лужи маленькие и смешные фигурки прохожих.
— Дождь идет… Скоро осень….
— Где? — Выдыхает она горячо на стекло, рядом, и я чувствую ее близко с собой. Причем я знаю, что стоит мне только ее коснуться рукой, как все снова и со страшной силой произойдет с нами вместе…
— Что где? — Переспрашиваю,
— Где твои чувства ко мне?
— К тебе все так, как и было раньше, все так же, я по — прежнему…
— А ее? — Этот ее вопрос, словно шаровая молния, зависает где-то над моей головой, готовая в любую секунду ударить в меня, и я это чувствую, потому и молчу, стараясь как можно мягче парировать и не обидеть ее.
— Ты что же, не догадалась, что эти фотографии…
— Это правда? Правда, что ты с ней вот так… — Она обернулась, нервно схватила одну из фотографий и тыкая мне ей чуть ли не в лицо.
— Я же тебя спрашивала,… я чувствовала, что у тебя с ней было на танцполе,… я хотела от тебя самой все услышать…. Ты меня обманула, хотела заставить меня ревновать, мучить….Да это…! Это знаешь как это называется… Знаешь, что это б….. во! И ты сама б……! — Срывается и кричит.
При этом я вижу впервые ее такой: с перекошенным в гневе ртом, разъяренными словно в припадке падучей болезни широко раскрытыми не видящими вокруг ничего глазами, и жилами, венами, такими взбунтовавшимися и вздувшимися на ее шее. Мне даже показалось, что еще секунда, и она откинется, упадет, и забьется, словно в припадке падучей болезни…
Но… Она молча делает несколько шагов к двери и я слышу как она уже от двери за моей спиной тихо мне:
— Я ухожу от тебя…прости…
Дверь тихонечко скрипнула и тихо прикрылась.
Мари, девочка ты моя милая!.. ну как ты не поймешь, что это я так все для тебя, все делаю, чтобы тебя оберечь, спасти, оградить от этой страшной, роковой любви…
Ведь если я сорвусь, не удержусь то какие тут фотографии, какие выяснения отношений?
Я тебя, я… ты даже не знаешь, не представляешь, как это делаю я — когда люблю! И даже не понимаешь куда я тебя затяну, как разложу, прильну к твоему телу, полюблю, погублю… погублю на века, переверну все в твоей жизни, всю тебя выверну, выпью до самого дна и опустошу… Ведь я так не умею как все, мне надо все до конца, с последним дыханием, чтобы как сумасшедшими стали тела… И что останется тебе тогда, когда я уеду?
И потом я ведь все взяла на себя, потому что тебя, жалея, берегу, а ты….
Эх ты, девочка ты и есть, такая маленькая и беззащитная, но пусть тебя минет моя чаша любовная, словно с ядом, чтобы ты даже не посмела прикоснуться к ней, я тебя от нее, от себя ограждаю. Я жертвую ради тебя всем, и своей репутацией, и положением, и честью, и всем, только бы ты не оказалась жертвою…
Потому уходи, живи своей собственной жизнью, не повторяя ошибок моих и в любви…
Иди, уходи, я тебя отпускаю, будь счастлива ты, Мари…
И уже вижу, как поплыли фигурки тех же прохожих перед глазами, хотя этот дождь уже не шел за окном, но на моих глазах, смазалась и расплылась красивая, словно сказочная и выписанная кистью импрессиониста картина улиц Парижа, что все еще двигалась, наполнялась жизнью под моим окном.
Облом
Потом облом и хандра. Целый день, один, два. Из комнаты не выхожу, подойду к двери и прошу, чтобы мне то воды, то сок принесли, но никакой еды. Я почему-то все есть не могу, все мне невкусно, пресно или пересолено, то горько, то не лезет в рот.
Провалялась в постели пол следующего дня, потом сама беру телефон и целых полчаса пытаюсь с ними договориться о звонке домой, к маме. Ничего не получается у меня, и я от бессилия, унижений последних случаев, что произошли со мной, сижу и плачу над аппаратом, как будто он виноват во всем. Потому неожиданный мне звонок от отца Мари сразу заставил меня собраться, и я отвечаю ему:
— Не волнуйтесь, со мной все в порядке, ничего, приболела немного по-женски — соврала, — пропал аппетит. Нет, никуда не поеду и не пойду. Почему, почему — не хочу!
И пока так с ним говорю, все себя сдерживаю и не могу уже, меня прорывает, и я его все равно о Мари спрашиваю.
Он говорит, что Мари уехала с Пьером к его маме, и они скоро, дня через два, наверное, назад приедут. Настроение ее? О, словно ее подменили, говорит, что все время с Пьером была и с таким настроением уехала.
— О Вас? Нет, мадам, о Вас она не говорила, только о том, что она устала.
— Что, так и сказала?
— Да, мадам, так и сказала, устала и больше ничего не добавила в Ваш адрес.
— Ну, а Вы что хотели? Зачем позвонили?
Он сказал, что ждет Пьера, и с ним вместе зайти хотел бы. Я уже трубку собралась отложить, но тут вспомнила о своей попытке позвонить маме и в самую последнюю минуту, на его вопрос, что мне надо, я ему вот об этом звонке сообщаю. Он промолчал, а потом.
— Хорошо мадам. Я к Вам заеду, и Вы мне подскажите, куда это надо Вам позвонить в Россию? Нет мадам, не по телефону, я не запомню, мне надо с Вами вместе звонить.
Через час он уже у меня, стоит скромно у двери и только после того, как я ему говорю, он присел с краешка на стул. Я его только сейчас рассмотрела. Он выглядит, как типичный француз, те же усики, так же подстрижен и так же скромен, ненахален, точно так же, как они все, одет — рубашка белая, чистенькая, легкий пиджачок в мелкую клеточку серую, брючки и обувь, все, как и у всех.
— Месье, не бойтесь того, что я Вам скажу. В моих словах нет угрозы и несчастья Вам и Вашим близким. Я говорю о Мари. У Вас прекрасная, нежная дочь, которая достойна самой высокой похвалы и дай бог ей счастья. Не буду скрывать от Вас, что я в нее просто влюблена, как товарищ, как старшая для нее подруга.
За последнее время мы с ней прекрасно сработались, подружились, она не раз выручала меня в трудных ситуациях, но я ничего не могла с ней поделать, избавить ее от ожиданий в отношении себя. Девочка она скромная, тихая и очень умная, прекрасно все схватывает, но мои к ней хорошие отношения и привязанность как к подруге она восприняла по неопытности как чувства излияния моих к ней. Нет, на самом деле я к ней испытываю такие же нежные чувства, но я, месье, столько повидала в жизни подлости и предательств, что не хочу и не могу ее обидеть. Скажу Вам откровенно, что я точно такой же прошла путь и тоже влюблялась и не только в мужчин, потому я как никто могу ее понять.