Париж между ног
Шрифт:
— Не кипишись, говоришь, да если бы ты знал какие у меня тут дела, тогда бы…
— Только не надо мне! Не надо! Не грузи хоть ты меня.
— Это почему же не надо? Как раз наоборот, надо и очень даже надо! В конце-то, концов, ты у меня муж! Так муж или кто? Почему я, твоя жена, и не могу все, что мне надо с тобой…
В трубке слышу отбой. Пип, пип, пип. Что? Что это? И это весь наш разговор?
Пытаюсь связаться, но тщетно. Я еще минут пятнадцать то вся, обливаясь слезами, то матерюсь, а последние пять минут губы сжала и все
Вот и поговорили!!! И главное, ведь мне так хотелось с ним о том, что вот наконец-то я поняла только сегодня, что я забеременела! Я! Я его жена, я, я… А он? Он…
Не удержалась и горько расплакалась. Сижу и реву, а тут снова вызов.
— Да! Я слушаю, Игорь?
— Почему такой голос? — Это Антонина.
— Какой такой?
— Ну, обиженный что ли, ты что плачешь?
— Да!
— Ты плачешь в Париже?
— А что, здесь и поплакать нельзя?
— Ну, милочка моя, если ты уж и в Париже ревешь без причины, то, что же ты будет дома вытворять?
— Ничего не буду!
— Это почему же? Ты что же, поругалась с мужем? С Игорьком? Он что же виноват, тогда скажи в чем? Ну что ты молчишь? Милочка моя, знаешь, ты ведь знала за кого выходила замуж! Тебе, что же не говорили, что ты чаще будешь сама, а у него дела. Понимаешь дела, бизнес! Ты знаешь, как он устает? И ему некогда, не только послушать жену, но ему даже спать, спать не дают некоторые…
— Это он вам, что же пожаловался? На меня? И что же он вам сказал такого, что вы звоните?
— Так милочка моя, я пока что его мама. Так что все знаю, внимательно слежу за ним и знаю, что ты как раз попала со своим звонком в неудобное время. Ему с тобой ну никак было нельзя! У него сегодня очень важная деловая беседа, а тут ты! Понимаешь, что ему некогда выслушивать, где ты была, что увидела в Лувре, в Нотер Даме. И потом, я еще тебе раз говорю! Ты знала за кого выходила замуж! Так что милочка моя привыкай! Не плачь! И не такие у него уж плохие дела. Ну, потеряли они бизнес в Австралии, ну и что! Зато он сегодня на месяц улетает в Малайзию, Сингапур, а там может и в Японию проскочит. Ты знаешь, что в токийский офис не очень-то просто попасть? Ты хоть об этом знаешь?
— Ну, что ты молчишь? Ну как хочешь, можешь не отвечать! Кстати, тебе звонила мать, велела передать, что как только ты назад, то она будет тебя ждать. Дома хочет видеть и отчим тоже. Так что же мне ей передать? Ты когда собираешься уезжать?
— Антонина Ивановна, вы меня извините, но мне действительно надо в туалет. Простите…
И трубку положила, а саму так замутило, что я еле-еле в туалет успела. И пока я там, а телефон все звонит. Я уже хочу выйти, трубку поднять, а тут опять! И так, раз пять! Наконец выхожу, и уже проходя, где кровать, глянула на себя в зеркало семнадцатого века и говорю.
— Ну что? А вот и счастливая мать!
А потом уже в кровати себе говорю с горечью какой-то и тоской на душе.
— И мать, и жена б…., и мотовка, и прохвостка невестка. Так? Как это все понимать?
А, ладно, буду спать! Да! Не буду, а будем, теперь спать будем вместе, я и моя девочка Светочка! Вот так им всем! А ну их….
Ровным счетом на всех наплевать! Теперь будет все только так! Все решать буду сама! Раз так, то я завершаю дела и уезжаю к маме. Вот так! Ничего никому не скажу! Все!
Ну что легче стало? А ты что же хотела? А потом вслух.
— Вот так-то выходить замуж за олигарха!
Неожиданная встреча
Тело затяжелело и непривычно вдавилось в самолетное кресло. Наконец-то почувствовала облегчение и только сейчас позволила себе наконец-то расслабиться.
Самолет все стремительней уходил ввысь, отлетая прочь от Парижа и аэропорта Шарля де Голля, вместе с километрами, стремительно уносящимися под крылом, меня отпускало напряжение последних часов и дней.
В ушах все тише звучал шум двигателей и я, сглотнув несколько раз слюну, вновь возвратилась в ощущения спокойного мира салона пассажирского самолета. Осторожно, словно нехотя, приоткрыла глаза и увидела, что через проход в соседнем кресле молится зачем-то уже не молодой мужчина, молитвенно сложив руки на библии.
Смешно же ведь право! Ну, разве же это так неизбежно и опасно? Вот у меня это другое дело, вот это была неизбежность и опасность! Но это все было, было… А сейчас все это с каждой минутой все дальше и дальше словно уплывало из моего сознания.
А сознание еще несколько раз попыталось уцепиться и вернуть меня в реальность, но усталость, копившаяся во мне последние дни, и, самое главное, ощущение окончания напряжения сделали свое дело, и я провалилась в небытье.
— Мадмуазель? Мадмуазель? — Кто-то настойчиво трясет за плечо. Зачем, не пойму, что и кто?
— А, что? — Сердце испуганно трепещет, и я смутно сначала, а потом все отчетливее различаю склонившуюся надо мной бортпроводницу.
Потом она что-то о том, что готова помочь мне и даже дать успокоительное. Но я сразу же: нет, нет! Она же не знает, что мне нельзя ничего подобного.
А потом она, извиняясь, и так же мило улыбаясь, но уже наклонившись у самого моего лица говорит о том что: мадмуазель кричала во сне и тем напугала пассажиров, и если я хочу, то она даст мне успокоительное, и я смогу спокойно заснуть.
Я ей нет, не надо. А потом переспросила ее, я что же, кричала? Да говорит, извиняясь, кричала и звала какую-то Мари.
— Ах, Мари, Мари! — И я расплакалась.
Немного спустя попила воды, что мне тут же принесли и уже успокоившись, отослала ее от себя, потому что она как прилипла, эта назойливая бортпроводница Аэрофлота, и все время, пока я расстроенная была, она крутилась рядом. Сказала ей, что она свободна, и мне ничего больше не надо.