Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь
Шрифт:
Тем не менее как раз для «женщины без имени» в 1820–1840-е годы было придумано несколько имен. Одно из них – femme galante («женщина легкого поведения»). Строев определяет этот тип таким образом: «Это создания чисто парижские; их нет в других столицах. Femme galante бывает или вдова или замужняя женщина, брошенная мужем или получившая разводную, но, во всяком случае, женщина совершенно свободная, не зависящая ни от родительской власти, ни от супружеской. Она выше всего ценит свою независимость и не выходит замуж; но ей скучно жить в однообразии уединенной жизни. Она ищет развлечения в театрах, в маскарадах, в любви; побеждает и сама сдается, не обещая ни вечной верности, ни постоянной любви. Она всегда имеет какой-нибудь небольшой доход, которым живет безбедно; но ей не достает денег на туалет и увеселения. Приятель ее должен уметь доставлять ей средства наряжаться и веселиться, но так, чтоб гордость ее не страдала, чтоб знакомство их не походило на денежную спекуляцию. <…> Она живет для наслаждения; веселится сегодня без мысли о завтра; иногда сидит целый день в нетопленой комнате, одевается перед погасшим
Женщина без имени. Худ. П. Гаварни, 1839
Это именно тот типаж, о котором в начале XIX века говорили: она «замужем в тринадцатом округе» (то есть вовсе не замужем, поскольку до 1860 года округов в Париже было всего двенадцать). Русский литератор, впрочем, сильно преувеличивает бескорыстие парижской femme galante. В реальности эти «хорошенькие женщины, дорого берущие за прокат своей красоты» (Бальзак, «Провинциальная муза», 1843) стремились накопить приличное состояние, чтобы потом выйти замуж не в тринадцатом, а в одном из двенадцати округов. Они легко входили в долги ради того, чтобы жить на широкую ногу, и внешним видом и манерами подражали великосветским дамам.
Тех дам, которых Строев относит к разряду femmes galantes, чуть позже стали называть по-другому: в 1841 году журналист Нестор Рокплан, издатель журнала «Скандальная хроника», ввел в обиход слово «лоретка», придуманное, как чуть позже писал Бальзак, «для того, чтобы дать пристойное название некоему разряду девиц или же девицам того трудноопределимого разряда, который Французская академия, по причине своего целомудрия, а также ввиду возраста своих сорока членов, не сочла за благо обозначить точнее» («Деловой человек», 1845). Название объяснялось тем, что женщины легкого поведения облюбовали для своего местожительства окрестности церкви Лоретской Богоматери (в новом квартале финансистов и художников Шоссе д’Антен). Коллега Рокплана по журналистскому цеху Ипполит де Вильмессан так объяснял появление нового термина: «Необходимость заменить каким-нибудь другим словом старое, подлое и неточное слово “содержанка” ощущалась уже давно, тем более что никаких содержанок давно уже не существует, ибо в наши дни, <…> когда скупость и скаредность сделались общественными добродетелями, никто не решается в одиночку взять на себя содержание кого бы то ни было. Нынче на свете остались одни лоретки».
Журналист Эмиль де Ла Бедольер в книге «Новый Париж» (1860) объясняет, отчего эти дамы селились именно возле церкви Лоретской Богоматери – казалось бы, располагающей к благочестию, а не к разврату: «Женщина легкого поведения постоянно принимает гостей, а гости пачкают лестницу; женщина легкого поведения возвращается домой поздно, устраивает ужины, подчас превращающиеся в оргии, а потом глядь – она уже угорела или выбросилась из окошка; а ведь от этого страдает репутация дома. Однако бывают такие случаи, когда собственникам жилья не приходится привередничать. Откуда брать жильцов, если квартал новый и люди не решаются там селиться? Хозяин трактира, расположенного на проселочной дороге, вынужден открывать дверь каждому, кто в нее постучит. Точно так же поступили и собственники жилья в окрестностях церкви Лоретской Богоматери. Рыцарственные помимо воли, они дали приют отверженным женщинам. А те, однажды обосновавшись в квартале, откуда их шумные и веселые повадки вытеснили добропорядочных тихих буржуа, не пожелали его покидать. С тех пор их бойкая, беззаботная, беспорядочная колония обитает там постоянно. Пополняется она за счет небогатых молодых девиц, которые не хотят трудиться и, однажды согрешив, продолжают вести жизнь грешную. Чтобы получить гражданство в краю лореток, девице нужно, чтобы в нее влюбился человек состоятельный; молодым ему быть не обязательно. Это позволяет ей обставить квартирку, обзавестись шалью из бенгальского или местного кашемира и кое-каким гардеробом. <…> Понятно, что она начинает искать развлечений, а кавалеру ее это приходится не по вкусу, его терпение лопается и однажды дама остается со своим позором, мебелью и гардеробом в полном одиночестве. Тогда начинается для нее жизнь, полная приключений. Диоген расхаживал с фонарем по улицам древних Афин, утверждая, что “ищет человека”. Лоретка вынуждена заниматься тем же, чем занимался греческий философ-киник. Лень и невежество, неспособность зарабатывать честным трудом и отсутствие нравственного чувства толкают ее на панель. Как безжалостно говорят ей в спину рабочие, мимо которых она проходит по улице, ее содержит генерал Макадам [макадам – дорожное покрытие из двух слоев щебня]».
Помимо лореток, в Париже существовали дамы того же разряда, обязанные своими именами другим парижским топонимам. Жак Араго в книге «История Парижа, его революций, его правлений и событий, происшедших в нем с 1841 по 1852 год» (1853) рассказывает, что нашлась некая «чистокровная лоретка», которая перебралась на Новую улицу Матюринцев. За ней последовали некоторые ее товарки, и вскоре в Париже возникла мода на «матюринок»; затем их превзошли в популярности «магдалины» – дамы легкого поведения, поселившиеся на улице Тронше, вблизи церкви Святой Магдалины (Мадлен). И, наконец, последним районом Парижа, давшим приют этим женщинам, стала весьма неприглядная и пользовавшаяся самой дурной славой улица Красного Шара. Девицы легкого поведения, получившие прозвище «красные шары», оказались куда проще
Бальзак назвал тех же дам «куртизанками» (термин, увековеченный в заглавии его романа «Блеск и нищета куртизанок», 1838–1847). После 1855 года, когда Александр Дюма-сын написал пьесу «Полусвет», быстро получило популярность новое обозначение куртизанок – «дамы полусвета».
Образ жизни и распорядок дня этих красавиц неоднократно становились предметом описаний журналистов и литераторов. Автор «Картины Парижа» (1853) Эдмон Тексье изображает утро «дамы полусвета» (по старинке именуя ее «лореткой»): «Она никогда не поднимается раньше десяти утра; два-три часа после пробуждения посвящены тщательному и полному туалету, в тайны которого посвящены только парижанки: благовонная ванна, нежная и благоухающая пена, миндальные притирания, эссенции – в ход идет все без исключения. Банным процедурам предшествует скромный завтрак, состоящий, как правило, из чашечки кофе со сливками или шоколада, а взявши ванну, лоретка беседует с визитерами – друзьями или поклонниками. Следует заметить, что беседы эти она ведет ни в коем случае не сидя, но раскинувшись на диване либо на тигриной шкуре и принимая самые причудливые позы, способные привести в отчаяние всякого художника, который не обладает мастерством Тинторетто или “шиком” Гаварни».
Дальнейшее времяпрепровождение таких дам описывает Эмиль де Ла Бедольер, который, кстати, подчеркивает, что лореток можно встретить и вдали от церкви Лоретской Богоматери; в поисках приятных и выгодных знакомств они прогуливаются в саду Тюильри, на бульварах и на Елисейских Полях: «Во второй половине дня лоретка красит брови и ресницы, покрывает лицо и плечи рисовой пудрой и умащает руки. Аристократическая белизна и безупречная чистота этих рук призваны свидетельствовать, что никогда в жизни их хозяйка не бралась за иглу, не полола сорняки и не мыла тарелки. Женщина эта, которую вы впервые видите, когда приглашаете пообедать, и которую за десертом уже называете на “ты”, стремится убедить вас в том, что с самого детства была приучена к хорошему тону и прекрасным манерам. На самом деле лишь единицы родились в семьях знатных, но разорившихся в силу некоторых трагических обстоятельств; большинство же принадлежат к низшим сословиям и едва умеют читать. Впрочем, все они выдают себя за благородных дам и нередко даже самовольно приставляют к своей фамилии дворянскую частицу “де”, невзирая на закон, который это запрещает. Если верить им, первый любовник их всегда был по меньшей мере членом верхней палаты парламента: разве иначе они бы отдались ему? Среди тех, с кем лоретки поддерживают сношения, – все сплошь графы, маркизы и дипломаты».
Некоторые женщины были с детства предназначены к тому, чтобы сделаться куртизанками. Это касалось, в частности, девочек из бедных семей, поступавших ученицами в какой-нибудь театр (чаще всего в Оперу). На парижском жаргоне начала XIX века их именовали «крысами» (les rats); развратники брали их на содержание и «готовили для порока и бесчестия» (Бальзак, «Блеск и нищета куртизанок»).
Судьба куртизанок-лореток складывалась по-разному. Если верить Ла Бедольеру, за двадцать лет из сотни лореток, проживавших возле площади Бред'a (то есть как раз возле церкви Лоретской Богоматери), семнадцать умерли в молодом возрасте от чахотки и прочих тяжелых болезней, восемнадцать сделались «официальными» проститутками (занесенными в полицейские реестры), еще восемнадцать нанялись в услужение к представительницам предыдущей категории. Шесть лореток стали своднями; восемь – компаньонками и дуэньями начинающих лореток; шесть – служанками; три – выщипывательницами волос; две женщины занялись предоставлением стульев напрокат; девять – торговлей модными вещами; четыре эмигрировали в Австралию или в Калифорнию; три накопили денег и уехали в деревню; две вышли замуж за иностранцев, две – за французов; одна сделалась ясновидицей и зарабатывает деньги предсказаниями; пять женщин заперты в лечебницу для умалишенных; пять покончили с собой от нищеты, одна – от несчастной любви.
Проституток отводят в полицию. Худ. Ж.-А. Марле, ок. 1825
Ниже всех в иерархии женщин «легкого поведения» стояли проститутки – «несчастные, совершенно погибшие создания», поведение которых парижская полиция пыталась контролировать и упорядочивать. В.М. Строев описывает положение дел, сложившееся к 1839 году: «Прежде они [проститутки] расхаживали по всему Парижу, останавливали прохожих. Префект полиции принял против них самые строгие меры. Теперь они могут ходить только с семи часов вечера до одиннадцати, по одной стороне улицы, около своего дома; не смеют останавливаться и разговаривать. Они одеваются очень хорошо и богато, по модным картинкам, но дерзки, неприличны, грубы, неучтивы; смеются над проходящими и нередко оскорбляют дам язвительными словами».
Первые попытки составить реестр парижских проституток восходят еще к XVIII веку, но систематически префектура полиции стала разыскивать и регистрировать их лишь в эпоху Реставрации. Вначале в списки заносили только девушек от 18 лет и старше (впрочем, в тех случаях, когда девица не имела никаких документов, установить ее истинный возраст было крайне трудно). В 1828 году планка снизилась до 17 лет, а при Июльской монархии – до 16. Девочек моложе 16 лет либо отправляли домой (если была надежда, что они еще могут исправиться самостоятельно), либо помещали для перевоспитания в тюрьму Маделонет или Сен-Лазар.